Вадим Норд - В поисках Евы

В вестибюле возле ресепшена сидела ее мать, выглядевшая, скорее, как старшая сестра, и ждала окончания операции. Она пришла утром вместе с дочерью и сказала Александру:

– Я подожду окончания операции, ладно? Не для того, чтобы вас нервировать, а для того, чтобы самой поменьше нервничать.

Поцеловала дочь, перекрестила ее, села в кресло, достала читалку и погрузилась в чтение. Когда Александр предложил ей на время операции расположиться в его кабинете, мотивируя тем, что там удобнее и спокойнее, – наотрез отказалась. По лицу было заметно, что женщина волнуется, но старается держать себя в руках.

Закончив операцию, Александр поспешил сообщить матери пациентки, что все прошло так, как планировалось, и, как только дочь проснется после наркоза, она сможет ее увидеть. Выслушал порцию совершенно незаслуженных, по его мнению, комплиментов – операция технически несложная, здесь особого мастерства не требуется – и пошел в кабинет отписываться. Сел за стол, движением мыши оживил компьютер, открыл нужный файл и стал набирать описание операции. Пальцы бегали по клавиатуре, глаза смотрели на монитор, а мысли то и дело переключались на Еву. Не потому, что он собирался вечером, после работы, съездить к ее тетке, а по контрасту – общение с хорошей матерью заставило вспомнить Евиных родителей и ее саму.

«.скальпелем произведен продольный разрез слизистой оболочки.»

Некоторые врачи, экономя время, копируют описание одной из предыдущих операций и вносят в него необходимые правки, считая, что таким образом экономят время. Александр никогда не поступал подобным образом, потому что, сэкономив около пяти минут, можно забыть что-то исправить, и в результате грош цена будет такому описанию. Вдобавок, описывая операцию по ее завершении, он как бы проверял себя в заключительный раз, анализировал все свои действия, еще раз убеждался, что все сделал правильно. Это уже не процедура, а что-то вроде ритуала.

Еву очень интересовали сделанные ей операции. Она задавала такие элементарные, в сущности, вопросы, которые выдавали полное неведение.

– Разве в Таиланде врачи не объясняют пациентам, что они собираются делать? – не поверил Александр.

– Это были особые врачи, – усмехнулась Ева. – К тому же мой инглиш тогда сильно хромал, а тайцы говорят с таким акцентом, к которому не сразу привыкнешь. Меня встретили в аэропорту, привезли в клинику, сдали на руки медсестре-чешке, которая немного говорила по-русски, а через день положили на стол. Доктор Но интересовался только тем, нет ли у меня аллергии и не наркоманка ли я.

– Доктор Но? [10]– переспросил Александр.

– «Нет» было его любимым словом, – пояснила Ева.

Александр сразу же вспомнил, как на лекции, посвященной вопросам деонтологии [11], доцент Борщевский внушал первокурсникам:

– Чем реже вы говорите пациенту слова «нет» и «нельзя», тем выше ваш авторитет и блистательней ваша репутация! Разговаривайте с пациентами, объясняйте им непонятное, и вам не придется запрещать и отказывать, потому что знание приводит к пониманию.

Прав был Борщевский, только на первом курсе мало кто это понимал. Александр считал, что деонтологию надо преподавать не на первом курсе, а на шестом, под занавес, когда студенты уже потрутся в клиниках, кое-какой опыт общения с коллегами и пациентами поднакопят. Чтобы урожай получить, зерно во вспаханную землю бросать надо. С другой стороны, если вдуматься, то этику вообще можно не преподавать, потому что нормальному человеку и так все ясно, это же все от воспитания идет и от личных качеств, а дурака сколько ни учи, толку не будет. «Дурака учить, что мертвого лечить», – это ведь недаром говорится.

Поняв, что от ответов на беспорядочно сыплющиеся вопросы толку будет мало, Александр попросил официанта (разговор шел в ресторанчике, специализирующемся на тайской кухне) принести несколько листов бумаги и пустился в подробные объяснения.

Начал с груди, несмотря на то что с нею все вроде как было ясно – сделали разрез и вставили имплантат. Но это на непрофессиональный взгляд, а профессионал учитывает множество нюансов, начиная с выбора имплантата и заканчивая тем, какой разрез предпочесть – периареолярный, по контуру ареолы соска, субмаммарный, по складке под молочной железой, или же сделать его в подмышечной впадине.

Ева настолько впечатлилась объяснением, что прямо за столиком сдернула с себя топик, чтобы Александр мог оценить качество ее операции. Смелый поступок, даже для видавшего разные виды Бангкока. Александр был немного шокирован подобной непосредственностью. Оценив работу своих тайских коллег как превосходную (кривить душой не пришлось – она и впрямь была такой), Александр попросил Еву надеть топик, мотивируя свою просьбу заботой о самочувствии пожилого джентльмена за соседним столиком. Когда топик вернулся на место, а багровый цвет лица пожилого джентльмена превратился в обычный старческий румянец, Александр мягко объяснил Еве, что с ней он находится исключительно в приятельских отношениях, не являясь ни ее клиентом, ни ее лечащим врачом, и подобная откровенность его смущает. Ева рассмеялась, послала воздушный поцелуй старичку-соседу отчего его лицо снова начало наливаться краской, и попросила продолжить рассказ, пообещав обойтись без демонстрации всего остального.

Удаление яичек из мошонки и удаление кавернозных тел из полового члена в изображении не нуждались, и так все ясно. Но как из кожи полового члена и его головки делается влагалище, Ева даже представления не имела.

– Это непостижимо! – закатив глаза, сказала она. – Чудо какое-то!

– Ловкость рук и никаких чудес! – Александр нарисовал схему. – Вот здесь, между прямой кишкой и мочевым пузырем делается влагалище. Кавернозные тела из пениса удалены, к головке идут два тяжа с нервами и сосудами. Это очень важно – сохранить иннервацию и кровоснабжение, иначе ничего не получится. Поэтому действуем ювелирно, осторожно. Головка посередине, по мочеиспускательному каналу делится на две части, два тяжа – две части, понятно? Каждая часть со своими нервами и сосудами. Первую часть выводим сюда, над отверстием мочеиспускательного канала, и фиксируем. Это будет клитор и преддверие влагалища. Вторая часть головки уходит в глубину влагалища.

– Зачем? – поинтересовалась Ева, разглядывая рисунки. – Кожи не хватает?

– Когда кожи не хватает, поступают иначе, – ответил Александр, не желая вдаваться в подробности, могущие увести далеко в сторону. – Это делается для того, чтобы создать вторую зону чувствительности в глубине влагалища. Мы стараемся максимально подражать природе. Итак, из кожного лоскута, оставшегося от пениса, мошонки и половины головки с идущими к ней нервами и сосудами, сшивается, грубо говоря, трубка, которой предстоит стать влагалищем. Это только говорится грубо, а делается тонко. Делаем разрез, раздвигаем ткани, то есть – формируем канал, готовим место для влагалища, которое мы сделали, затем вставляем, то есть вправляем его туда, и фиксируем швами. Моделируем влагалище со всеми анатомическими деталями, про клитор я уже сказал, из мошонки формируем большие и малые половые губы, стараемся, чтобы было не только похоже, но и красиво. Когда все готово, говорим «мутабор»!