Галина Артемьева - Праздник жизни

Обе они так распалились – Роза и Валька, что Роза вызывала ее каждый день: «Сильва, к доске!», а Валька просто смеялась, сидя за партой, сгибалась в три погибели. И весь класс вместе с ней. Они говорили: «Ну, давай, Слива, давай, выходи!» А Валька только мотала головой. Причем на других уроках все было нормально, Федоткина была как все, даже еще незаметней других. А на математике слыла разбойницей, почище Емельяна Пугачева и Степана Разина.

Роза, может, думала, что Вальке это так нравится – сидеть и умирать от смеха? А у нее такая была нервная реакция. Она уже начала дома при мысли о Розе Пименовне и математике смеяться до слез и икоты. Так что даже и родители решили, что она хулиганит. И метнулись целиком на сторону Пименовны. И оба, всем инем и янем, навалились на дочь, чтоб подтягивалась.

И тогда Валька заперлась в их совмещенном санузле и сказала всем, кого увидела вокруг: двум затаившимся тараканам, цепочке мелких муравьев, которые, как рыночные вьетнамцы, делали свое дело, несмотря ни на что, протекающей из крана горячей воде и журчащему холодной водой толчку: «Я ненавижу Розу Пименовну! Пусть ее больше не будет!» Тараканы, муравьи, обе воды – горячая и холодная – и даже пар немедленно понесли полученную в виде пожелания информацию по разным направлениям, так что неизвестно, что за силы взялись выполнять этот непростой детский приказ. Да, там в передаче сведений участвовали также Валькины слезы, обильно капающие в раковину, на пол и размазанные по щекам.

И на следующее утро! Прям на первом уроке (математике)! Никакой Розы Пименовны не было! Она, оказывается, вышла замуж за иностранца и как раз в этот день улетала начинать новую жизнь в Шри-Ланку. И, оказывается, это она потому Вальку каждый день спрашивала, чтоб досрочно выставить итоговые. Чтоб ее с двойкой не оставлять. Потому что девочка способная, но переходный возраст, знаете ли. И Роза, пользуясь своим личным счастьем, даже вывела Вальке тройбан, хоть там двоек стоял целый лес.

Вот тут-то Валька и заподозрила кое-что про себя. Не сильно. Но так, мелькнула мысль о чуде. Мелькнула и отвалила. Потому что недоверчивая Валька ей велела: «Да лана, отвали…» Но как сбылось-то! Как совпало!

Ну, а дальше уж и пошло.

Вот кончила она школу и не знает, че делать. То есть надо идти, конечно, работать. Или учиться. Или и то, и другое. А куда? Она не знает, чего хотеть. То есть у нее существуют желания, но такие неисполнимые, что их и желаниями назвать стыдно. Например, полететь в космос в составе международной космической экспедиции. Или хоть стать звездой, неважно – поп, рок, теле, кино. Звездой. Чтоб все узнавали, автографы там, обложки журналов, все под нее косят, туфли носят как у нее, глаза сквозь челку, как у нее…

А всю остальную муру обычную – чего зря хотеть? В заднице сидеть, на рынке торговать – на это желания не нужны. Это, как отравленный воздух, – не хочешь, а дышишь.

Еще хорошо, ей в армию не идти, тогда предки точно покоя бы не дали, а так, говорят, осмотрись, продумай, выбери.

И вот лето в разгаре, июль, а Валька, так ничего не желающая по мелочам, идет поутру в ларек за йогуртом. Проникает из квартиры на лестничную клетку, балансирует на своих двенадцатисантиметровых каблуках (один чуть короче другого, из-за этого сложности) и думает, как же ей все остозвездело. И почему это во всем городе в подъездах разит ссаньем? А запах – это такая штука: вдохнешь, и фиг знает, что там в тебе изнутри поселится. Вот Валька, стараясь не хромать и не дышать, злобно вспоминает, что где-то слышала (или читала), что сто лет назад, до революции, что ли, у нас в стране в подъездах нормальных жилых домов не ссали-не срали. Народ вроде тот же жил, язык-то остался? А чего же так все изменилось? Порода новая вывелась? Такие люди-птицы: ссутся на лету, не удержать. Может, правда, чего у людей с мочевыми пузырями от новых условий сделалось? Или так: жили прежде разные породы людей. Те, которые на голову не больные и с нормальным обонянием, те в подъездах не гадили. А тех, кто больной и способен нагадить, тех было сразу видно: они сильно отличались от здоровых. Так вот больных в подъезды не пускали. Они жили по-своему и копили злобу на нормальных. И когда достаточно накопили, начался легендарный октябрь 1917 года. Нормальные боролись за свои подъезды, как могли, но у ссучих сил было больше из-за запасов злобы и привычки размножаться в антисанитарных условиях. Они и победили. Всех нормальных вытравили и теперь живут повсеместно. И даже те из них, кто стали сейчас богатыми, все равно не стали нормальными. Способны на любую грязь и словами, и делом.

Тут Валька вырвалась на свежий утренний воздух и зашагала в арку, привычно прихрамывая на своих итальянских от-кутюрах. Она так распалилась из-за подъездной вонищи (в арке, кстати, тоже воняло), что подумала на родителей: «А они-то сами кто? И чего они меня только родили? Видели же, какое все вокруг говно. И дитя свое не пожалели! Жить заставили. Мне бы в дальние страны. Где солнце, море, водопады, цветы… А так… Чего ваще жить-то?»

И в тот же самый момент (а она уже практически вышла из арки на яркий свет, и до ларька оставалось два шага) что-то сзади загрохотало, завизжало, тюкнуло ее в спину, она блямкнулась со своих ходуль ничком на асфальт, и наступила тьма и тишина. Полное ничто.

Мы сейчас, главное, не должны и мысли допускать, что там, где исполняются желания, решили прислушаться к последнему Валькиному восклицанию. Кто всерьез хочет покинуть этот мир в 17 лет? И речи быть не может.

А произошло следующее. Во дворе Валькиного дома стоял частный замок. Раньше, в жуткие совковые времена, это был детский садик, в который водили и упирающуюся Вальку. Вот этот дом детской скорби и забрал себе в пользование богатый гражданин новой России. Вяло протестующим гражданам объяснили, что детей в микрорайоне все равно так мало, что на детсад не наберешь (это была правда). В садике произошла ускоренная перестройка, и узнать его было нельзя. Прежним оставалось только большущее дерево, торчащее кроной из-за трехметрового забора.

Так вот, Вальку, не по ее желанию, хотя и не случайно, шибануло джипом «Чероки». Вел машину вконец запутавшийся в жизни богатый человек из бывшего детского дошкольного учреждения. Он в тот момент как раз был зол на весь мир, потому что деньги были, дома были, всякое то да се было, а желаний у него никаких не было. Он выехал утром то ли по делам, то ли от нечего делать с мыслью, что как все надоело, и куда ни кинь, все клин, и все есть, а все мало, и когда конец этому бездуховному существованию придет, непонятно. Он злобно шуганул бомжа, протянувшего было сине-черную руку к открытому окну за рубликом «на хлеб».

Богатый человек тут же прокричал отпугивающее заклинание-посыл к матери-фатери и «на…уй, на…уй, на…уй». Он немедленно закрыл окно и дал по газам. За всеми этими хлопотами Валька была замечена слишком поздно. Хорошо еще, у джипа «Чероки» такие замечательные тормоза.