Галина Артемьева - Чудо в перьях (сборник)

Она проснулась от его взгляда, одернула майку, отвернулась. Все она помнила и понимала прекрасно: глаза обмануть не могут. Ну, что сейчас скажешь, птичка-невеличка?

Она ушла и молчала целый день. А может, и не молчала, он все равно ничего не слышал, спал наконец по-человечески.

Вскоре он привычно вошел в колею их общей тюремной жизни: утром и вечером визиты отца с медсестрой. Днем отец заезжал один, еду подвозил, обсуждал какие-то мелкие формальности по «их общим делам». Через несколько дней такой жизни на свободу хотелось любой ценой, просто глотнуть свежего воздуха, побродить по улицам, словом перемолвиться с первым встречным. Ника, приползавшая каждую ночь, была не в счет, все их беседы сводились к нескольким просьбам и жалобам, главной из которых была – «у меня там нарыв».

Как-то, лежа на своем диване, он вспомнил ее дрожащий голос, ее судорожное цепляние за него и поразился: надо же, до чего себя довела! Любая животина знает, когда у нее внутри зарождается новая жизнь, и не бесится, не травится, не сходит с ума, а делается осторожной, медлительной. А тут человеческое существо, с мыслями в голове, но талдычит одно и то же, самого главного про себя не понимает. Бедный ребенок у нее там внутри. Вот кому – тюрьма! Ничего себе – родиться жить, если мать тебя не хочет. Такое представить себе невозможно: все его детство согревалось и сберегалось материнской любовью.

Ника вообще мало что про себя понимала. Делает он, к примеру, салат на обед, спрашивает: «Ты укроп любишь?» Она отвечает: «Не знаю, не помню». Или: «Тебе шоколадное мороженое нравится?» – «Не помню».

Вообще-то Ника была неплохая. Просто было ей (он по себе судил) – тошнее тошного. Тюрьма – она тюрьма и есть. Он бы на ее месте тоже пытался сбежать, особенно если б не понимал, что бежать некуда. А ей всего-то потерпеть – четыре с небольшим месяца. Ее отец так и говорит: «Потом пусть идет на все четыре стороны». Вот и надо потерпеть. Он представил себя дрессировщиком. В детстве была у него любимая книжка про зверей знаменитого укротителя Дурова. До него тех учили цирковым штукам палками и плетками. А он попробовал лаской. Результаты – лучше не придумаешь. Такие фокусы получались, какие страхом ни за что не выбьешь.

– Вот, будет у меня жена, как в сказке, царевна-лягушка. Всем смешно, а я из нее выдрессирую Василису Премудрую.

Но на свадьбе никому смешно как раз и не было. Все собравшиеся воспринимали происходящее с основательной серьезностью. Вызванная Никитой Андреевичем на бракосочетание сына Антонина светилась счастьем и не могла нахвалиться Игорьком: «Он ведь у меня такой: все сам, все сам! Мужичок. Жил на квартире. Снимал. Ходила к нему одна. Ужас! Злыдня. Я прям изволновалась вся: он же простой, а девки-то московские – вон какие. Оказалось, напрасно я. Все себе придумала. А у него в это время уже зазнобушка с ребеночком была! Да какая красавица, куколка, доченька моя!

– Вот удивительно! – недоумевал Игорь. – Любимую возненавидела с первого взгляда, а эту… Как в анекдоте: «Мам, угадай, какая из трех моя девушка». – «Да вот эта!» – «Как это ты сразу догадалась?» – «А самая из всех противная».

Мать ворковала с молчаливой принаряженной Никой: «Ну, кто там у нас в животике? Мальчик? Девочка?»

– У меня там, – затянула Ника своим тонким медлительным голоском и взглянула на своего дрессировщика с приятным выражением, – у меня там ребенок.

– Ах, моя умница! – подхватила мать воодушевленно. – Ребенок! Какая разница – мальчик, девочка! Главное, чтоб был здоров! Ребенок у нее там, надо ж так сказать!

На свадьбе Итон впервые увидел мать Ники. Как бы ни раскручивал Никита Андреевич обещанные врачами шансы на выздоровление жены, с одного взгляда становилось понятно: не жилец она на белом свете.

И все же рождения внука дождалась, дотянула. Простилась с этим миром успокоенной за дочь. Антонина вскоре забрала Нику с младенцем к себе «на солнышко». Игорь продолжал регулярно получать зарплату и «на семью». Большую часть он отвозил матери. Та, любовно пересчитав, закатывала очередную порцию в стеклянную банку. Это была ее с Игорьком тайна, о которой Никочке знать не следовало: у нее и так папочка богатый, а это Игорьковы кровные. Внука она любила, как не любить. Но был он не их породы, не в Игорька. Сердце ее по-прежнему больше всего томилось о сыне.

Ника, отсидев на природе, вернулась в Москву, оставив малыша на попечение бабушки. Она больше не сбегала, хотя свободу ее не ограничивали. Отец придумал ей дело: раскручивал из нее звезду, снимал клипы.

Супружеская жизнь молодой четы протекала безмятежно. Они друг другу не мешали. Приспособились в трудных условиях. Игорь пытался учиться, без рвения, не понимая, зачем теперь-то ему все это нужно. У матери на огороде, под крыльцом и под бочонками с дождевой водой было позакопано кладов на много лет спокойной деревенской жизни. И все же кое-как тянул, мало ли что. Отказываться от подарков фортуны было страшновато.

И еще он скучал. Чем больше проходило времени, тем сильнее помнил он Тошу. Все-все о ней, даже то, что она о себе не знала. Как спит на боку и обнимает саму себя, защищаясь от кого-то во сне. Как кричала однажды спросонок: «Help!» Не «помогите», а именно «Неlр!» почему-то. Как она стоит со своей скрипкой и покачивается в такт, переступает, словно танцует, ногой притоптывает. Как в первый их раз стыдилась сказать, что девушка, просила: «Осторожней, пожалуйста», а он думал, что это страх забеременеть, и сам боялся ужасно. Не дни и события помнил он, а все вместе, все, что тогда было счастьем, а потом почему-то разрушилось, распалось. Он внутри не рвал с ней. Она была. Иногда ближе, иногда дальше. Оказывается, если любил человека, любовь эта никуда не девается, остается с ним навсегда. Живет по-своему, гнать не имеет смысла.

С Никой они часто появлялись вместе. Ему по долгу службы положено – так он себе объяснял. «Вместе весело шагать по просторам». Привык думать о Нике – «жена». Привык, что она представляет его «муж».

Ему и в голову не приходило, что он увидит их вместе. Тошу никогда не тянуло клубиться. Издалека, среди безликой толпы, взгляд выхватил – как ярко высвечивались они в общей массовке – Нику и Тошу, с улыбками на лицах ведущих неслышный диалог. Он продрался поближе и притаился в нише, надеясь, что Тоша его не заметила. Он не был готов к встрече с ней. Не сейчас, не рядом с Никой.

Жадно прислушивался. Она совсем не изменилась, разве что похудела еще чуть-чуть. И улыбка немножко другая. У нее наверняка все хорошо. И нечего ей мешать жить. Но смотреть и слушать ведь не запрещено. Интересно, о чем это они толкуют, как давние знакомые. Сквозь грохот музыки доносились отдельные слова.