Мария Метлицкая - Дорога на две улицы

– Болеем, – кивнула Ольга.

– Что не спрашиваешь, как живу? Неинтересно? – поинтересовалась Ирина.

– Учусь быть нелюбопытной. У тебя, – уточнила Ольга.

Ирка махнула рукой.

– Какой с меня спрос, сама знаешь! Ну разве я виновата, что родилась такой ? Нелюбопытной, – ухмыльнулась она. – В семье, как говорится, не без урода!

– Это да, – подтвердила Ольга. – Невозможно оспорить.

– Ладно, не злись, – примирительно сказала Ирина. – Вот я появилась. Плохая, равнодушная, неродственная. Чужая. Ужасная, можно сказать. Блудная дочь.

Ольга утвердительно кивнула.

– Но я здесь! И мы – уж извини – должны общаться.

– Должны? – Ольга саркастически приподняла бровь. – И давно в твоем лексиконе появилось неизвестное ранее слово «должны»? Насколько я помню, а память у меня прекрасная, ты всегда утверждала, что никому и ничего не должна. И принципам своим, надо сказать, ни разу не изменила.

Ирина кивнула головой:

– Ты права. Все это так.

– И вот что интересно, вот любопытно просто! Как ты жила, ничего не зная про свою семью? Ну так, хотя бы в порядке интереса?

– Знала. Почему не знала? Про всех знала – про отца, про Юрку, про Сережу. Эдик доложил, Элькин сын. Он теперь тоже в Америке обретается. Эмигрировал, так сказать. Правда, ни дня не работал – ну, ты его знаешь! Все мечтал сладко пристроиться, даже ко мне клинья подбивал. Ничего, нашел потом какую-то старушку. Небедную, разумеется. Живет, не тужит. В казино старушкины бабки просаживает. – Помолчав, она подняла на сестру глаза и тихо спросила: – И что теперь? Я не имею право на прощение?

– От кого? – удивилась Ольга. – От умершего отца? Давно похороненной Машки? Бабки Лизы и бабки Нины? Брошенного тобой и сломленного Юры? И, наконец, пропавшего Сережи, твоего сына? Пропавшего или погребенного под руинами сгоревшего дома? Может быть, тебе нужно прощение от меня? Сомневаюсь, вряд ли. Это тебе было никогда не нужно. Я для тебя всегда была пыль. Вошь, невидимая даже под микроскопом. А что касается матери… – Ольга задумалась и посмотрела в окно. – Нет, – твердо сказала она, – думаю, что и ей это тоже не надо. Именно сейчас, когда она так стара, слаба и больна. Уверена, что не надо!

– Ну, знаешь, это решать не тебе! – вспыхнула Ирина. – Она дома?

Ольга медленно, словно раздумывая, покачала головой.

– Нет. В больнице. И, думаю, ей сейчас твой визит здоровья не прибавит.

– Ладно, – легко уступила гостья, – я тут надолго. На восемь дней! Еще все успею!

Ольга кивнула:

– Конечно. Конечно, успеешь! Так это просто – все, что наворотила за всю жизнь, исправить за каких-нибудь восемь дней! Ты ведь за этим приехала? Все исправить?

– Ну, если получится! – улыбнулась сестра. – И еще – посмотреть Москву! У вас тут, говорят, такие перемены!

– У тебя получится! Не сомневаюсь ни минуты! И исправить, и уж тем более – посмотреть!

– Ну, давай чаю! – Ирка была настроена миролюбиво. – И я тебе расскажу про свою жизнь. Тебе, как журналисту, ТАКАЯ судьба должна быть интересна!

– Цикл «Из жизни замечательных людей» я еще не начала. Прости! – ответила Ольга.

Пока закипал чайник, они молчали. Ольга налила чаю, поставила на стол сахарницу и открыла коробку с шоколадным зефиром.

– Помнишь, что я люблю? – обрадовалась Ирка.

Ольга покачала головой:

– Просто то, что в доме было. Совпадение, извини.

Она села напротив и смотрела, с каким удовольствием Ирка откусывает забытое, видимо, лакомство.

Потом налила чаю и себе, в горле сильно першило – от болезни и от волнения.

Съев четыре зефирины, Ирка откинулась на спинку стула и с удовольствием начала делиться подробностями собственной жизни.

– Про ТЕ времена не будем, про стародавние. Там столько всего было! На целую книгу! И не всегда веселого! Ты уж мне поверь! Абхазец мой, ну сухумский муж, – уточнила она, – сама понимаешь. Люди с гор! Богат был по тем временам, как Крез. Мандариновые плантации, подпольные цеха. Советский миллионер, уж мне ты поверь! Такой отгрохал домище! С собственным пляжем – и это в те времена! Ел не на серебре – на золоте. Хотя, конечно, не ел, а жрал. Свиньей был редкостной – вилкой в зубах ковырял, рыгал за столом. Гадость, короче. Огромный, волосатый, как шимпанзе. Денег на меня не жалел, а вот из дома не выпускал. Даже на пляж собственный – с охраной. Два головореза с дебильными мордами. Они, по-моему, и разговаривать не умели. Брюлики дарил тоннами – а куда они мне? Зачем? Если я никуда из дома… Пять шуб в шкафу – и это в Абхазии! И ревновал так, что страшно становилось, зверел просто. А самое обидное, что я была чиста, как овечка.

– Тяжелая жизнь, – согласилась Ольга.

– А вот зря иронизируешь, – вспыхнула та.

– Ну, да. Тебя же принудили за него выйти! Заставили просто – под пистолетным дулом.

– Жизни хорошей хотела, – миролюбиво согласилась Ирина. – А что, это преступление?

– Смотря какой ценой, – пожала плечами Ольга.

– Ладно, проехали. Сбежала я из гостеприимного Сухума. Дальше неинтересно, потому что скучно. Дела житейские, обычные. Жила с бедным художником в Тбилиси – хороший был мальчик, нежный. Это после своего шимпанзе я так приходила в себя. Потом нищета надоела. Обрыдла так, что хоть к шимпанзе возвращайся! Ну, это я так, шучу! А потом мне теплые страны поднадоели – устала я от шума и солнца. Тяжело с ними, сплошные эмоции. И опять же ревность. Ну, у них это в крови. Далее был фотограф один. Известный такой человечек в Питере. Жил богемно, красиво. Пыжился, а денег на все не хватало. Скупой был. С размахом сначала, с гонораров, а потом в бешенство впадал и за копейки бился – чеки из магазинов проверял.

После него функционер был. Пожилой такой дядечка, серьезный. Ну, там блага всякие наличествовали. Что в то время важнее денег было. Даже квартиру мне выбил. Правда, в Кронштадте. Был женат, естественно. Трусоват, но зато без страстей. Спокойненько. Я тогда отдохнула, душой и телом. Три года отдыхала. А потом его сняли – новая власть. Ну и я его «сняла», – рассмеялась она. – С должности любовника тоже слетел, бедняга.

Ну а потом всякая мелочь – финн, лыжник. Спортсмен известный. Спортсмен и пьяница – и так бывает. Тот замуж звал. Я поехала, посмотрела эту Суомию. Тоска. Бабы страшные, мужики пьющие. Леса, озера – скукота. Вернулась в Питер. И вот тогда, – она рассмеялась, – вот тогда появился Дэви. Англичанин. Познакомились в ресторане. Я тихонько сидела и кофе пила. Вокруг – одни путаны. И тоже по кофе. Они никогда в кабаках не жрали. Сидели томно, кофеек цедили и по сторонам глазели – по мужичкам, значит. И этот Дэви принял меня за одну из них! Ты представляешь! – Она опять рассмеялась.

– И это тебя все еще страшно веселит! – понимающе кивнула Ольга.