Роман Третьяков - Любовь за деньги. П… роману с Бузовой

– Люб, ты не можешь без приключений.

– Видимо, да. Я очень долго пыталась добраться из аэропорта до нашего посольства в Мадриде.

– Денег-то нет.

– Вот именно. Как добралась, рассказывать не буду. Долго это и неинтересно. Встретила в посольстве русского мальчика. Он учится в МГИМО и тут в Испании проходит практику. Хороший мальчик, как ты понимаешь, из хорошей семьи, он мне помог оформить временные документы, поселил меня в гостиницу на неделю. Начал ко мне заезжать. Я ему понравилась. У нас закрутился роман. Представляешь!

– Ну ты даешь!

– Вот так. Он помог мне вернуться в Россию, и вот недавно я прилетела.

– Тебе теперь, видимо, надо заново делать документы?

– Да, надо делать. Надо ехать в мою любимую Марий Эл и все делать заново, я же там прописана. Но дело не в этом, а в том, как долго я шла к своей любви и что мне пришлось пережить на пути к ней.

– Н-да-а… – Я даже не знал что ответить. Все мои переживания и расстройства казались теперь такой чепухой.

– Ну а у тебя что?

– После твоего рассказа у меня, наверное, все нормально.

– Нет, ну серьезно, расскажи.

Я подробно рассказал ей все, что со мной случилось за последние два месяца, начиная с ухода. Люба внимательно слушала и, как любая впечатлительная женщина, охала и кивала головой. Я рассказал все честно, не привирая и не приукрашивая. Вплоть до того, что сейчас ищу работу, но это, оказывается, не так просто, как мне казалось.

– Люб, я, наверное, пойду домой. У меня завтра тяжелый день, переговоры с Германовским.

– Это по поводу денег?

– Совершенно верно.

– Ну хорошо, пойдем.

К этому моменту в ресторане осталась всего пара свободных столиков. Мы быстро рассчитались и вышли. Я помог ей поймать такси, чмокнул ее на прощание в щеку, посадил в машину и, подняв воротник пальто, пошел домой. Все-таки хорошая девушка Люба, веселая.

Мысль о завтрашнем дне и предстоящих переговорах, как ветер, разогнала туман опьянения. Я уже просчитывал алгоритм разговора, продумывал всевозможные комбинации аргументов. Германовский относится к тем людям, которые своей болтовней могут завести собеседника куда угодно. Он может разжалобить, рассердить, испугать, приласкать. Он большой плут и умник, этот Николай Алексеевич. Он не раз убеждал меня в том, с чем я отказывался соглашаться. Арсенал его средств убеждения очень велик: обаяние, интеллект, ораторское мастерство; когда первые не действуют, он подключает весьма распространенные средства управления: страх, стыд, долг, ответственность; когда и это не работает, в ход идут контракт и деньги. Я не раз ему проигрывал, но были моменты, когда и одерживал верх. Я знал его любимую тактику: заболтать. Он, как цыганка в контакте с лохом, смотрит в глаза и заставляет соглашаться с тем, что еще пять минут назад вызывало жуткое раздражение. И сейчас я переживаю, что завтра у меня может не хватить духу настоять на своем.

Погода была отвратительная: мелкий дождь, ветер, кругом лужи и грязь. В такую погоду лучше сидеть дома или стоять в пробке, слушать радио и смотреть на съеженных прохожих, а я без зонта, в легкой куртке и панамке шлепаю по лужам демисезонными туфельками. Дождь с ветром лупили по мне изо всех сил, а я, как придурок, им сопротивлялся. От метро до холдинга пешком минут десять, я шел двадцать.

Мокрый, замерзший и, естественно, злой, я вошел в чистый и светлый холл здания. Там уже сидела Оля. Она была в нарядном серебряном пуховичке, светлых сапожках, волосы заплетены в косу, на лице ни капли косметики. Видно, снова мама ей наговорила, что она и так красивая.

– Привет, котеша!

– Привет.

– Ты что-то слегка промок, – с самодовольной ухмылкой произнесла она.

– Да есть немного, а ты, я смотрю, сухонькая.

– Меня на вокзале встретил водитель.

– Хорошо быть звездой.

– Да, неплохо.

– Ну что, идем?

– Идем.

Мы выписали пропуск и прошли турникет.

– Вам на третий этаж, – заботливо сообщил охранник.

– Спасибо, мы знаем. – Я смело улыбался, будто сегодня выиграл в лотерею миллион долларов США. На деле, при самом благополучном исходе разговора, лишь верну заработанное за три года. Всего сто тысяч долларов. В пересчете на рубли два с половиной миллиона. Когда я приехал в Москву на подписание контракта, за победу был объявлена сумма 50 тысяч долларов. Мысль о том, что я могу стать ее обладателем, возбуждала мое провинциальное сознание до крайности. Для меня это были огромные деньги. Тогда я уже был миллионером в мечтах. Сейчас сумма потеряла былую привлекательность, а годы, проведенные в Москве, дорогие машины, элитные квартиры, бутики в Третьяковском проезде – все это превратило мое придуманное богатство в пыль. Не радовала даже мысль, что за участие в шоу мне должны в два раза больше, чем за победу. Если я все-таки получу эти деньги, можно будет считать, что мое участие в шоу закончилось победой. Я молча шел по коридору с этими мыслями и уже пересчитывал деньги.

– Ну что, заходим? – спросила Оля. Мы остановились перед кабинетом продюсера и не решались заходить.

– Давай еще раз все проговорим?

– Да сколько уже можно? Мне надоело. Мама дома все уши прожужжала, теперь еще ты, – раздраженно ответила Оля.

– Давай так: что нам надо?

– Нам надо: мне – ежемесячную зарплату в пять тысяч баксов, а тебе – твои заработанные деньги.

– Верно.

– Все, заходим.

Я уверенно постучал в дверь.

– Это мы, здрасте. – Оля открыла дверь и пробежала вперед.

– Да, заходите. Я уже вас жду. Присаживайтесь.

– Николай Алексеевич, какой кошмар! У нас в Питере двадцать градусов и солнце, а тут слякоть, холодно, дождь. А еще говорят, Питер – пасмурный город! Вообще, я в шоке. – Оля затараторила будто ей год не давали говорить.

– Здравствуйте, Николай Алексеевич. – Я протянул ему руку, он охотно ее пожал:

– Салют. Присаживайтесь.

Германовский сидел за столом в небольшом кабинете. Стол стоял прямо у окна, так что свет падал ему на спину. Не самое удачное расположение, хотя по-другому его не поставишь. Я почему-то представил себя сидящим в доме напротив со снайперской винтовкой и подумал, что удобно будет стрелять, попаду точно в голову. Комнатка была действительно маленькая, поэтому если разлетятся мозги, то большая их часть шлепнется в пустой шкаф напротив стола, а по зеленоватым стенам с вывешенными фотографиям музыкантов размажутся яркие капли крови. Все станет более торжественным, только вот Германовский останется прежним в этой же белой рубашке и черном велюровом пиджаке с закатанными рукавами. Его черная бейсболка вместе с остатками головы упадет на клавиатуру и замажет ее, хотя как раз клавиатуры мне было не жаль, она была старая и замызганная, а я такие терпеть не могу.