Василий Яновский - Портативное бессмертие (сборник)

«Утонуть в таком месте, – думал, невесело улыбаясь, Корней, – это как погибнуть в Корейскую кампанию: ни славы, ни смысла! То ли дело Тихий океан (или Отечественная война)».

Но он ни с кем не делился такого рода мыслями. Два дня команда без устали и сна боролась с взбалмошным осенним озером, и наконец к вечеру в понедельник (через неделю после памятного ночного побега) Корней с женой и товарищами высадился в уединенном заливе штата Мичиган неподалеку от Чикаго; выгрузили весь подозрительный багаж, и парусник порожняком ушел туда, где его, надо полагать, поджидали таможенники.

Пришвартоваться непосредственно в Чикаго Корней считал рискованным не только из-за предержащих властей, но и потому, что конкурирующие шайки рыскали по воде на моторных лодках, вооруженные и падкие на легкую поживу. Как потом выяснилось, действительно, банда головорезов задержала яхту, обыскала ее и на прощание ранила в щеку Андрея Кастера, так что отныне молодой женственно-красивый моряк отмечен был багровым шрамом, как тавром.

Заночевав в мотеле у большой автострады, друзья на следующее утро отправились в Мичиган Харбор, где на Мэйн-стрит между аптекой и банком заметили большой черный лимузин, единственный в своем роде. В ближайшем баре они обнаружили Сида, как всегда спокойного, внушительного и почти невероятно высокого. Его путешествие завершилось без всяких приключений: туземцы были слишком заняты кораблем, а потом откачиванием утопленника, чтобы преследовать машину, несколько дробинок и шальных стрел попало в крыло, вот и все.

Корней был по-настоящему растроган встречей: одно дело – обдумать всё, составить план, схему, а другое – увидеть это воплощенным до мельчайших подробностей. Он не только крепко пожал руку Сида, но и нежно погладил кузов лимузина, носившего следы многочисленных кровоподтеков и ссадин (словно ветеран героической кампании). Янина, во всем подражавшая мужу с тех пор, как они высадились, не только потрепала передок машины, но даже облобызала один из фонарей, что привело в восторг сперва Сида, одичавшего в одиночестве, а затем и других молодцов, успевших отлучиться и осушить несколько стаканов в баре. Янина, заметив недовольную гримасу мужа, испуганно отпрянула; с тех пор как они ступили на чужую землю, молодая женщина чувствовала себя неуверенно и спешила учиться обычаям новой родины.

В холодный блеклый полдень «линкольн» въезжал в Чикаго; зимнее небо светило болезненно-тусклыми красками. Караван облаков быстро, испуганно несся над беспомощными небоскребами.

Друзья пронеслись по праздничному авеню вдоль озера и свернули в бесконечную цепь чахлых домишек. Остановились у деревянного двухэтажного коттеджа, пропахшего кошками и отбросами. Там их встретила сестра Нила, вдова профессора местного университета, изобретателя особой линейки (на манер математической), при помощи которой, располагая данными относительно возраста, образования и семейного положения, можно сразу на шкале увидеть, сколько этот гражданин должен зарабатывать, тратить и откладывать в любой период своей карьеры. Профессор связался с одной темной страховой компанией и в результате сложной склоки вынужден был бежать за железный занавес, не оставив соломенной вдове ничего более ощутимого, чем свою линейку (упорно показывающую, что ему полагалось теперь располагать весьма солидным капиталом). Увы, покинутую женщину кормил бедняга Нил, за что она его прямо-таки боготворила.

В этом дряхлом особнячке друзья обосновались. Вскоре к ним присоединились списавшиеся с корабля Свен и Лука; штурман Андрей с Фролом уплыли назад, на север, к Св. Лаврентию, где была приписана яхта. Лука хвастливо рассказывал, как он зашивал ножевую рану на щеке Андрея. Корней, знавший отца мальчика (Боба Кастера), с ужасом предвидел в отдаленном будущем возможную встречу со знаменитым адмиралом.

В связи с новосельем и общей встречей выпили изрядное количество шипучего вина, сравнивая и оспаривая преимущества калифорнийского шампанского и нью-йоркского. Корней, однако, пил мало и не особенно веселился. Теперь начиналась для него новая полоса деятельности, опять кризис с очередным узлом, который надлежит распутать. Всем инстинктом командира он чувствовал слабость занимаемых позиций и общую неопределенность. За протекшее время, вероятно, произошла перегруппировка основных сил, в игру, может быть, вошли новые люди с неведомыми намерениями. Ясно, что на данном этапе самое главное – это произвести глубокую разведку. Раздобыть языка. Иначе они не смогут с честью довести начатую партию до благополучного конца (короче говоря, их обсчитают самым безжалостным образом при сдаче Бруно).

– Друзья, – говорил Корней, стараясь выражаться торжественно (что нравилось подвыпившим атлетам), – друзья и товарищи! Мы благополучно завершили побег, но еще не время праздновать победу, впереди другие трудности! Мы прав, мир и война, покой и буря, аромат и вонь не противоположности, а только точки на той же прямой, и между ними можно всегда втиснуть еще одну такую же точку. Гегель разбит, но осторожнее, чтобы и нам не остаться в дураках.

В чем дело, бойцы? Мы требуем обещанной суммы за товар! А желают ли с нами честно расплатиться и, главное, нужен ли там еще этот товар? Кто отгадает? Стало быть, полагается произвести разведку в тылу противника. Понятно?

Так говорил Корней, а душа его сжималась, взирая на родные усталые лица соратников, на тусклые стены дома, на овощи и фрукты в корзине, на похудевшее муравьиное личико Янины с огромными, все еще влажными и сияющими, но как будто вылинявшими глазами. Его вдруг потянуло назад, в селение, в кузницу или на лесопилку, точно он по глупости оставил подобие рая и теперь должен начинать все сызнова.

За окном стремился поток автомобилей в сторону парка и богатого авеню у озера; слышен был беспрерывный шорох шин, скрежет тормозов, визг сирен. Воздух, камень, дерево, стекло – все вибрировало, пронизанное содроганиями ультравысоких частот. Волны разных планов и назначений накрест пронзали и распинали друг друга. Эта агония длилась 24 часа в сутки. Над миром стояло зарево – зрительное, акустическое, электромагнитное, биологическое (беспрерывного роста и разложения). «Век излучений» – как учил Бруно; на Бруно теперь было жалко и страшно смотреть – точно рыба на песке (так, по крайней мере, чудилось Корнею).

А в сонном селении тем временем тупомордые мужики собираются у General Store . Городок окружен хвойным бором. Дорожка вьется задворками на хутор и пасеку. Фома, как ящерица, ползет навстречу. Стальные икры желанной девушки. Шишки падают с великодержавных сосен, орешки с кедров. Утреннее солнце ласково. Да, там была тайна, и он ее добровольно оставил, предал (не раскрыв).