Маша Трауб - Руками не трогать

Она помнила, как впервые поднялась на второй этаж по лестнице – держалась за перила, чтобы не упасть от волнения, восторга и ответственности. И остро ощущала под ладонью каждую заусеницу. Она поклялась себе, что однажды поднимется по ступенькам так, как к себе домой, привычно, буднично, не перебарывая страх, не отгоняя темных мух перед глазами. И эта мечта сбылась. Но разрушились все остальные. Она приросла, стала частью музея, его экспонатом. Такой же старой, как это здание, несмотря на попытки омолодиться, шагать в ногу со временем и отвечать запросам современности. Она все еще жила в том времени, когда витраж светился уникальными красками, отбрасывая на пол разноцветные блики. Когда перед ним хотелось стоять, пока не затекали шея и плечи, разглядывая рисунки. Это было счастьем – трогать перила, разглядывать витраж, находя в нем все новые оттенки, подниматься в зал, где все сверкало, переливалось, где звучали звуки, мелодии из старого патефона, где до всего можно было дотронуться, прикоснуться к великому. И экспонаты отвечали взаимностью, как будто чувствуя прикосновения живых рук, – работали исправно, поражали, погружали в настроение. Лейла Махмудовна была убеждена, что экспонаты должны жить, питаться энергией, должны дышать. Как люди, как маленькие дети, которым жизненно необходим тактильный контакт. Но появилась Ирина Марковна, потом – заграждения, столбики, барьеры… Требования безопасности. Нельзя, не разрешается, запрещено. Лейла угасала вместе с инструментами, которые уже не помнили живых пальцев на своих клавишах, вместе с бумагами, помещенными на полгода под стекло, а потом спущенными «на отдых» в архив и задыхающимися в папках, коробках, рассыпающимися на глазах. Вместе с картинами, на которых проступали пятна. Ирина Марковна утверждала, что пятна – от неудачного освещения и плохих лампочек, но Лейла знала, что пятна – трупные. Картины умирают. К ним нельзя подойти ближе чем на метр. Нет ничего хуже архива, беспамятства, отчуждения, заброшенности и слоя пыли размером в ладонь. Уж пусть трогают, ломают, корежат, лишь бы ощущать дыхание, жар, холод, а не выверенную, всегда одинаковую температуру кондиционеров. Лучше жить и умереть, чем ждать своего часа. И настало время, когда этот витраж стал для Лейлы проклятием. Когда она поняла, что умирает, зарастает пылью вместе с ним. Все забыли о витраже. О том, что когда-то перед этим окном собирались толпы людей и рассматривали каждое стеклышко. Лейла физически ощущала, как стареет. Теперь и про нее впору говорить: «Руками не трогать, не приближаться».

– Привет, это я. – Снежана позвонила Илье.

– Привет, – ответил он.

– Поговори со мной, – попросила она.

– Хорошо.

Снежана отхлебнула вина и едва сдержалась, чтобы не заплакать.

– Я тебя жду. Продолжаю ждать. Что мне сделать? Хотя бы скажи – ты вернешься? Мне ждать тебя? – спросила она.

Илья не ответил.

– Послушай… – начала она.

– Извини, ко мне пришли. – Илья не упустил возможности ее задеть и положил трубку.

Нет, она не была дурой и не настолько была влюблена в Илью, чтобы так переживать. Да, поначалу была влюбленность и даже своего рода страсть, но потом рассудок очистился, отсек сантименты и Снежана увидела своего мужа таким, каким он был на самом деле. Это были мелочи, но она как научный работник всегда придавала значение именно мелочам, полутонам, паузам, синкопам.

Так, спустя год совместной жизни она стала замечать, что Илья сильно косолапит. Поначалу она находила его походку смешной, забавной и очень трогательной, потом она стала ее раздражать. Никакие ботинки не могли исправить медвежью поступь, которая уже не казалась ей милой. Так же, проснувшись утром и увидев мужа стоящим голым около шкафа, она трезво отмечала, что у него женская фигура: бедра со складками, внушительный рыхлый зад, даже талия имелась. Оставаясь хрупким, даже щуплым сверху, Илья прирастал объемами книзу. Снежану это смешило и удивляло. Как она раньше не замечала, что у мужа даже наметилась грудь – такая маленькая, аккуратная, но вполне различимая под рубашкой.

Следующие скрытые влюбленному глазу моменты проявились достаточно скоро. Илья оказался очень обидчивым. Настолько, что Снежана даже сначала не поняла, что муж обиделся на неловкое слово.

– Так нельзя, это неправильно, – сказала она, глянув на монитор. Илья писал научную статью.

Он сделал вид, что не обратил внимание, но Снежана стала читать дальше и нашла еще несколько стилистических ошибок.

– Замени, – сказала она, довольная, что смогла помочь мужу. Но тот резко встал из-за стола и ушел на кухню.

– Нельзя так говорить, – вспыхнул он, когда Снежана пришла следом. – Если бы ты попросила заменить слово, я бы заменил. Но говорить «так нельзя» – это, это… уж слишком. Просто скажи, что тебе не нравится, и все! – У Ильи тряслись руки, когда он наливал себе чай.

– Ты что? Проблема в формулировке? – удивилась Снежана.

– Да! Не говори мне, что можно, а чего нельзя! Ты должна извиниться за свой тон!

– Хорошо, извини, пожалуйста, я не хотела тебя обидеть. – Снежана даже опешила от такой бурной реакции мужа на невинное, как ей казалось, замечание.

– Я знаю, как можно сказать, а как нельзя! Я могу с тобой поспорить! Но не лезь в мою работу! – Илью продолжало трясти.

– Да, хорошо, договорились. Чего ты завелся?

– Все знают, как лучше, как правильно! – Илья буквально слетел с катушек и закричал. Его голос задрожал. – Ты знаешь, что я пишу стихи и ни одного не опубликовал! У меня несколько папок со стихами на антресолях! И никто не хочет их публиковать! Говорят, что так нельзя! Кому нельзя? Почему? Почему они считают, что это хуже, чем у других? Кто решает? И ты туда же? – Еще в студенческие годы он начал писать стихи. Бережно хранил рукописи в огромных пыльных картонных папках на тесемках. Иногда по вечерам Снежана заставала его сидящим на полу над открытой папкой – Илья бережно перебирал листочки и явно восторгался своим творчеством. Втайне от мужа она прочла несколько стихов – они были бездарны.

– Пожалуйста, перестань. – Снежана испугалась, впервые увидев мужа в таком состоянии. – Я ничего плохого не хотела сказать. Просто хотела помочь.

– Не нужно мне помогать! – уже орал Илья. – Не можешь понять, так не читай! Что ты вообще в этом понимаешь?

Снежана за тот вечер извинилась еще раз двадцать, пока Илья наконец не успокоился. Он долго, сумбурно и непонятно рассказывал ей про статьи коллег, которые были признаны блестящими на семинаре, а на самом деле яйца выеденного не стоили и то, что в них написано – позор. Рассказывал, что его статья не была принята редактором, ее отвергли совершенно по понятным причинам – Илья совершил прорыв, затмил мнимых гениев. И вот расплата. Никто не хочет чувствовать себя идиотом.