Александр Кабаков - Повести Сандры Ливайн и другие рассказы

Мы вместе вернулись на корабль и сели выпить все же в баре – не хотелось глотать из горла, спрятав бутылку в бумажный пакет, поскольку палуба – общественное место. Мы говорили о Диане, конечно, и полностью сходились в оценке события: проклятые папарацци! Поэтому я, представляясь, скрыл свою первую древнейшую профессию – убийц Дианы иногда называли еще и журналистами. Назвался просто writer , зная, что никакого особого интереса этот статус в цивилизованных странах не вызывает. Никаких вопросов о том, как жить и во что верить, – максимум «а о чем вы пишете?» и «это приносит хорошие деньги?» – и дальше о погоде и кредитной ставке…

Но мою новую знакомую русский писатель неожиданно заинтересовал. Она допила один джин, попросила второй и, не отрываясь, рассматривала меня, быстро двигаясь к третьему. Я, в свою очередь, уже без стеснения, рассматривал ее.

Всеми своими чертами и размерами она напоминала маленькую собачку – пекинеса. Плоская мордочка, вдавленный, почти не существующий носик, выпуклый лоб, часто показывающиеся мелкие острые зубы… И ростом мне чуть выше пояса, метра полтора, и соответствующие ладони и ступни, и вообще – куклы таких размеров сидят в витринах игрушечных магазинов. Круглые вишнево-коричневые глаза тоже могли принадлежать кукле или, скорее, собаке – внимательный взгляд, про который говорят: «Смотри, какие глаза умные, прямо человек»…

Утром она оказалась первым человеком, которого я увидел в коридоре, ведущем на ресторанную палубу. Стоянка у очередного острова с дешевой выпивкой предполагалась в полдень,до открытия баров в одиннадцать тоже оставалось еще порядочно – положение было тяжелое. Я вышел из него по-мужски и по-московски: подошел к первому же бармену, поговорил с ним негромко – и он оказался родным братом нашего ночного таксиста, взял втрое и налил по двойному джину и скотча, закрасив на всякий случай колой. Мы уселись в последнем ряду кресел, расставленных вокруг малого бассейна, и некоторое время молчали, возвращаясь к жизни.

Первой заговорила она.

У нее был правильный язык, даже не совсем американский, без прожевывания слов, так что я понимал почти все сразу. А если не понимал, то переспрашивал, и она терпеливо повторяла сказанное другими, простыми словами и оборотами.

Мы сходились ежедневно в этом пустом фойе, как только кончался выпуск новостей, и сидели часа по два, пока не начинала подтягиваться к вечернему представлению публика. Она уничтожала свой джин нисколько не медленнее, чем я свой виски, а разница в весе у нас была по крайней мере двойная. Эта американская леди вполне достойно выступала бы в любой компании русских мужчин.

И, не закрывая рот ни на минуту, она рассказывала.

Все ее рассказы были, в сущности, об одном: о том, как ей не удалось разбогатеть.

О сбежавшем муже и жадном любовнике, о мошенниках, встречавшихся ей на каждом шагу, о рухнувших проектах, о подруге, перехватившей богатого жениха…

Мир отказывал ей в кредите.

Однажды, на второй или третий день этой сокращенной Шахерезады, она – вряд ли сознательно – сформулировала суть.

«На свете так много богатых, – сказала она, – почему же мне не быть одной из них?»

Забавно: я задумался над ее вопросом и понял, что ответить мне нечего. Да и откуда мне было взять ответ? Она думала об этом всю жизнь, а я – только тогда, когда совсем не было денег, и судьба человечества поэтому волновала меньше…

Специально для доброжелателей и сетевых сплетников: мне даже в голову не приходило, что наши свидания могут продолжиться в моей или ее каюте. Это было так же невозможно, как сближение с пекинесом – хотя эти собаки бывают очень симпатичными.

Между тем корабль заканчивал описывать гигантский круг между островами и приближался к Форту Лаудердейл, в котором началось путешествие. Оставался еще день, потом ночь, а утром мы должны были попрощаться.

Но она, видимо, не любила прощаний. Или пожалела о том, что рассказала так много о себе какому-то русскому писателю – время от времени она перебивала себя вопросом: «Тебе ведь пригодится эта история для твоих романов?» Возможно, она раздумала становиться героиней русского романа – «Анну Каренину» она читала, и ей не понравилось, потому что «эта женщина не сумела сделать свою жизнь, она все время уступала мужчинам».

Как бы то ни было, я обошел весь этот корабль, черт его дери, все его салоны, теннисные корты, гриль-бары и покерные гостиные – ее не было нигде. Я уселся в театральном фойе – вдруг она все же решит прийти сюда – и просидел, пока бутылка в бумажном пакете не опустела.

Утром я стоял чуть в стороне от очереди спешивших выбраться в причальный зал – как будто они все куда-то опаздывали… Я простоял так, пока не сошли тысячи полторы из трех, которых выплевывал этот левиафан.

Ее не было.

Я улетел в Нью-Йорк, оттуда почему-то в Копенгаген – так был организован маршрут – и в Москву, в Москву, где меня ждало много важного, интересного, сложного и неприятного, не имеющего никакого отношения к Сандре.

Ее действительно звали Сандрой, а фамилию, как и прочие детали, я придумал. Прошло четырнадцать лет, и вот я вспомнил ее – не знаю, почему. Возможно, потому, что вокруг все больше таких женщин-пекинесов. Теперь они вызывают у меня сочувствие – их зубы слишком мелкие, чтобы как следует вцепиться в большой кусок. Вообще-то пекинесов нужно водить на красивом поводке и часто гладить, а не отправлять на свободную охоту.

Вот почему я написал о ней и от ее имени – вроде как долг отдал – поставил двойной скотч за вчерашнее.

Павловская Слобода 2012

Примечания

1

От англ . Applewood – яблоневый лес.

2

«Над пропастью во ржи» ( англ. ), роман Дж. Сэлинджера.