Борис Пугачев - Игры желтого дьявола

Общение Родика с Комиссией после его поездки в Италию проходило по прямым каналам без участия Евгении Григорьевны. Поэтому Родик, памятуя последний разговор в театре, не настаивал на встречах или иных контактах. Он только внимательно следил за ее публичной деятельностью, центральное место в которой стали занимать пацифистские и правозащитные аспекты военного противостояния в Чечне.

Эта тема особенно волновала общество после неудачного штурма Грозного и последовавшего за этим бомбового удара. Конфликт грозил перерасти в войну. Родик же, вспоминая последствия нейтралитета двести первой дивизии в Таджикистане, в целом одобрял действия правительства, но никак не мог понять причину фиаско регулярных войск. Мнений по этому поводу в клубе высказывалось много, как, впрочем, и о причинах самого конфликта. Одни полагали, что это отвлекающий маневр, позволяющий «выпустить пар» социальной напряженности и одновременно «бросить кость» имперским амбициям ряда вновь образованных партий. Такое предположение вполне оправдывало странные действия армии, переводя их в ранг умышленного фарса. Другие резко возражали, обсуждая хитросплетения клубка глобальных, региональных и местных причин. Третьи вспоминали девятнадцатый век, Кавказскую войну и депортацию сорок четвертого года, пытаясь провести соответствующие параллели и осуждая тупость современных военачальников. Многие объясняли все материальной заинтересованностью верхушки бизнеса и генералитета, желающих откусить от чеченского пирога, начиненного деньгами от афер с подложными авизо и продажи каспийской нефти.

Вне зависимости от противоречивых гипотез российское общество раскололось на две противоборствующие части – сторонников и противников военных действий. Об этом спорили и на кухне хрущевок за рюмкой водки, и в будуарах элиты за коньяком с сигарой. Нейтральной пыталась оставаться только четвертая власть, выкидывающая на суд общественности взаимоисключающую информацию.

Евгения Григорьевна была в центре событий, ее цитировали правозащитники, она выступала на различных форумах, собраниях и, как стали называть, круглых столах, заняв крайнюю оппозицию к правительству, безоглядно оправдывая действия чеченцев, ведущих, по ее мнению, освободительную борьбу в условиях катастрофических нарушений прав человека.

Похожее мнение, судя по получаемой Родиком корреспонденции, сложилось и у Комиссии, а его суждения подвергались мягкой критике.

Поэтому просьба Евгении Григорьевны о встрече показалась Родику закономерной. Он предположил, что она хочет что-то пояснить с целью изменения его мнения. Послушать ее было интересно, и Родик, отложив все дела, согласовал встречу на полдень следующего дня.

Встреча состоялась в том же особнячке, где они и познакомились. Родик без труда нашел нужную квартиру и, не обнаружив звонка, постучался. Дверь тут же открылась, и в проеме возник мужчина средних лет, интеллигентное лицо которого показалось Родику знакомым.

– Добрый день, – произнес Родик, поняв, что не раз видел его в телевизионных передачах по поводу различных политических дебатов.

Тот, протянув руку для приветствия, представился:

– Лев Николаевич.

– Очень приятно, Жмакин.

– Проходите, пожалуйста, Родион Иванович. Курточку вот сюда вешайте… Чем вас угостить? Чай, кофе?

– Спасибо, ничего не надо. Куда проходить?

– Вот сюда, пожалуйста. Устраивайтесь. Евгения Григорьевна будет через несколько минут.

Родик подумал, что ничто тут не изменилось, и, войдя в знакомую с прошлого раза комнату, устроился в том же кресле около журнального столика. Пока он усаживался, появилась Евгения Григорьевна с неизменной сигаретой в руке:

– Родион, здравствуйте. Рада вас видеть.

– Взаимно, Евгения Григорьевна. Как дела? – встав, ответил Родик.

– Дела… Какие тут дела? Рабы не могут понять, что такое свобода. Устала объяснять.

– Вы же уверяли меня, что «правильным курсом идете, товарищи», – почему-то вспомнив Александра Николаевича и шутливо по-ленински грассируя, заметил Родик.

– Все меняется. Не в лучшую сторону. Хотели попасть в элитный клуб, а оказались в холуях у колониальной администрации. Был шанс, и он упущен. Рабскую идеологию народу победить в себе не удалось, а руководство занялось любимой русской игрой – воевать, уничтожать, делить и подавлять. Бездарные и бессмысленные авантюристы. Ельцин не смог противостоять слиянию капитала, криминалитета и чиновничьего беспредела. Теперь свертывание демократии неизбежно.

– На такие глобальные выводы вас натолкнула ситуация в Чечне? Еще недавно вы были полны надежд.

– Ситуация… Дикое проявление подавления прав и свобод.

– Я так не думаю. Идет всего-навсего полицейская операция. Чеченцы распоясались…

– Там армия подавляет целый народ. Армия, а не полиция. Это совсем другое. Чеченцы в соответствии с международным правом отстаивают свои интересы. Свободу, если хотите… А ельцинские приспешники творят, используя армию, геноцид.

– Я не могу согласиться. Нечто подобное наблюдал в Таджикистане. Лозунги похожие, а суть знакомая – изгнание чуждого этноса, в данном случае некавказских народов плюс захват их собственности. Ведь в Чечне, как и там, было больше половины русскоязычного населения – обычных людей, которых социализм разными путями туда направил для нормальной работы и жизни. Про них, про их интересы вы не думаете?

– Начитались, наслушались. Нет там ничего подобного…

– Уверяю вас – есть еще худшее. С этим необходимо бороться, даже исходя из интересов чеченцев. Они изгонят иноверцев и начнут гражданскую войну. Так было в Таджикистане. Отличий немного. Там авлоды и кланы. Здесь – семьи и те же кланы. Кровная месть и прочие предрассудки. Резать друг друга они будут с особой жестокостью и долго.

– Здесь совершенно другая ситуация…

– Ага. Там именно это. Они уже дошли до работорговли и повсеместного гоп-стопа. Благо, их вооружили до зубов. Мужчина, особенно восточный, получив в руки автомат, становится другим. Поверьте, я насмотрелся. Он начинает ощущать власть, справиться с которой обычно не в силах. Дай ему любую национальную или религиозную идею, и он побежит убивать, а потом, чтобы удовлетворить животные инстинкты, станет грабить и насиловать своих же. Я прожил в аналогичной ситуации. Привез про это документальный фильм на четырех кассетах. Пытался показать его по телевидению, но там воздвигли, несмотря на все хваленые демократические преобразования, цензурную стену. А жаль, может, и сегодняшних событий в Чечне не произошло бы. Люди бы увидели генезис от начала борьбы за свои, как вы выразились, свободы до сдирания кожи с живых людей, и вспарывания животов у беременных женщин… Кстати, бывших соседей и родственников.