Алиса Ганиева - Праздничная гора

Мужчина кончил вытирать лицо и неожиданно рассмеялся.

– Я тоже спрашиваю: зачем?

Засовывая коробку с нардами под мышку и хватая полные стаканчики обеими ладонями, второй зарычал:

– Нам надо кр-р-репкую власть, как при Сталине, кр-р-репкую!

Оба оглянулись на Шамиля, стоявшего в стороне со своим стаканом, и Шамиль поспешил удалиться. Беседовать о кумыко-ногайских степях сейчас не хотелось. Он решил немедленно отправиться домой и там собраться с мыслями.

Ася сбегала к Хабибуле, купила у его жены пару банок пахучих сливок, которые дня через два загустеют в сметану, и поспешила домой, чтобы оттуда наконец-то отправиться с поручением к тете Патимат, маме Шамиля. Родня считала тетю чопорной, но Ася с детства любила ее за особый запах, исходящий из ее обитых медными лентами сундуков. Банки перестукивались в пакете, руки затекали, а в голове крутились ничего не значащие обрывки из песен, рекламных роликов и странная фраза «ослиная соль». Ася очнулась только тогда, когда человек, сидевший на крыше частного домика и приколачивавший шифер, рассмеялся ей вслед:

– Ё, сама с собой разговариваешь? Ха-ха-ха, сама с собой разговаривает!

Тогда Ася поняла, что произносит эту фразу вслух, что «ослиная соль» на аварском – не что иное, как чабрец, а слышала она о чабреце сегодня утром, от матери.

Мать Аси, двоюродная сестра тети Патимат, была черна от природы. Считалось, что далекий ее предок был забредшим в их горный город арабом, отбившимся от нахлынувшей на юг Дагестана армии. Город давно стал полупустым селом, а араб растворился во многих поколениях потомков, проявляя себя изредка в смуглости женщин дома Арабазул из тухума Хихулал. Отец Аси происходил из совсем другого района и был прямой противоположностью матери – с рыжеватыми волосами и радужками, похожими на залитый светом бассейн с мозаичным и пестрым дном.

Поженились они не сразу именно потому, что происходили из разных районов и обществ. Смуглая бабушка Аси, мать ее матери, ворчала, что их тухум слишком хорош, чтобы связываться с вязальщиками джурабов{Толстые вязаные носки у народов Кавказа, Передней и Средней Азии.} и строгальщиками чунгуров{Щипковый музыкальный инструмент.}, а отец матери и вовсе слышать ничего не хотел.

– Дикий они народ. А у нас в районе люди образованные, сплошь кандидаты наук! – говаривал он, отмахиваясь от матери Аси и сетуя на себя, что отпустил дочь на учебу в город.

Родня Асиного отца тоже нещадно кривилась и взамен смуглянки из чуждых краев предлагала целый список собственных невест, проверенных и хорошо изученных с пеленок. Смирившуюся Асину мать выдали за надежного человека, зубоврачебного техника, а отец Аси, дабы не перечить родителям, женился на пышногрудой девушке-работяге из своего села.

Дело кончилось скандалом. Через семь месяцев после свадьбы зубоврачебный техник явился к тестю с замкнувшейся в гордом молчании женой и пожаловался, что с ним не только отказываются делить ложе, но в отсутствие посторонних даже не разговаривают. Тесть, а точнее Асин дед, был в ярости и, поговаривают, чуть не ударил дочь кулаком по спине, но в конце концов взял себя в руки и собрал семейный консилиум. Асину мать принуждали полюбить мужа и уговорами, и угрозами, и рыданиями. Асина бабушка била себя в грудь и возглашала:

– А все из-за этого джурабщика, из-за этого чунгуриста! Давай, отправляйся к нему в леса охотиться на бешеных кабанов!

Родной район Асиного отца и вправду располагался в лесистой местности, где еще водились дикие кабаны, туры, медведи и барсы. А обжитые и цивилизованные края Асиной матери были голы, как лысина, поскольку жившие там люди веками, днем и ночью, зимой и знойным летом, скармливали деревья своим вечным и священным домашним очагам.

Отец Аси тоже не сжился со своей женой-работягой, хоть и была она дородной, здоровой, да еще и смешливой, как чайка. Подругам она хвасталась:

– Посмотрите, какая у меня большая грудь! На одну мужа положу, а другой, как одеялом, укрою!

И помирала со смеху.

Через год после свадьбы Асин отец получил работу бухгалтера, а потом и квартиру в городе, а жену оставил в селе и почти перестал навещать. Однажды ночью, когда шел страшный ливень, затопивший городские улицы, к нему ворвались братья покинутой жены и, угрожая расправой, потребовали немедленно перевезти ее в город и воздать положенный ей почет. Асин отец пообещал все сделать и сойтись с женой, а сам на следующий же день подал на развод и повесил на двери двойные замки.

С этого дня началась настоящая пытка. Что ни день, к нему приходили родители, сестры, дяди, тети и аксакалы и все винили в бессовестности, подлости и нечестности. Наконец в жене его взыграла гордость, и она сама свернула всю агитацию, вернулась в родительский дом и вычеркнула бывшего мужа из памяти навсегда.

– Он даже детей мне не сделал, какой в нем прок, – говорила она и с пущим неистовством косила траву, доила коров и накрывала столы для еженощных гостей и проезжих.

Вскоре ее вторично засватали за хозяйственного и мускулистого троюродного брата, от которого за десять лет она родила друг за другом пятерых крупных мальчиков и двух здоровущих девочек.

А родители Аси, освободившись от прежних супругов, смогли в конце концов соединиться. Разумеется, не обошлось без дрязг и сплетен. Во время сватовства Асина мать даже не вышла к сватам, а на свадьбу молодых практически никто не пришел.

Зато когда стали рождаться дети, все обиды были забыты, и бабушка Аси по отцовской линии самолично приезжала в Махачкалу, чтобы покачать младенцев на руках и покомандовать невесткой. Ася родилась бледной, маленькой и неловкой, за что ей доставалось и дома, и во дворе. Приезжая в мамино село, она не ходила, как другие девочки, по гостям, а запиралась в кладовой и часами перебирала тазы и старые половники, представляя себя заточенной в башне принцессой.

Бабушка по матери говаривала, что Ася, наверное, уродилась в отцовскую родню, а бабушка по отцу заверяла, что Ася вся в материнских предков, и в конце концов, хорошенько ее отругав за сизый и плоский хинкал и грубо слепленные курзе{Разновидность пельменей.}, отпускали читать накопившиеся на полках книги, большей частью нерусские и обветшавшие. Там были антикварные издания проповедей, назиданий и теологических стихов Мухаммедхаджи из Кикуни, Хаджимухаммеда из Гигатля, Омаргаджи-Зияудина из Миатли, Сиражудина из Обода, Газимухаммеда из Уриба, Исмаила из Шулани, Чупалава из Игали. Были там лирические стихотворения Магомедбека из Гергебиля, Магомеда из Чиркея, Курбана из Инхело, Магомеда из Тлоха, Чанки из Батлаича и ученика его, романтика Махмуда из Кахабросо. Ася пролистывала эти книги, не понимая и половины витиеватых метафор и редких сравнений.