Алиса Ганиева - Праздничная гора

Снова раздался гул, что-то лопнуло и загремело, но уже с другой стороны. Шамиль оперся об уцелевшую стену частного домика, из которого доносились слабые стоны. Мир перед глазами плыл и тонул в дыме. С большим усилием он оттолкнулся от стены и поплелся дальше, к медленно занимавшемуся пламенем домику. С двух сторон зияли выбитые окна домов с вывороченными крышами. Поблизости слышались сумасшедшие женские вопли.

– Вай алла, вай алла!

Шамилю захотелось примкнуть к этому воплю, но он сдержал себя и последовал дальше, разминаясь и сталкиваясь с суетящимися, спешащими куда-то фигурами. Он шел, и шел, и шел, пока не утратил чувство времени и перестал понимать, что происходит.

На углу какой-то бесконечной улицы он набрел на рассыпавшуюся антикварную лавку. Из пробитой стены торчали старинные котлы, деревянные лари и попадавшие со стен бронзовые с узорами тарелки.

– Порт бомбят! – кричал какой-то мужчина с испачканным золой и кровью лицом. – Доки, хранилища!

С моря доносились ухающие выстрелы. Муджахид, обернутый в черный флаг с изображением белой горизонтальной сабли, взобрался на крышу уцелевшего домика и застрочил из автомата. Потом все куда-то двинулись, и Шамиль вместе со всеми. Разбитые улицы изрыгали чертыхающихся людей, раздавался невообразимый грохот. Перескакивая через арматуру и куски самана, неслась куда-то собака.

«Где их дом?» – продолжал повторять Шамиль, сам себя уже не понимая.

Бетонная пыль стояла столбом, забиваясь в глаза, в ушах гудело. Впереди, демонстрируя резиновые подошвы, резво бежал человек. Шамиль побежал следом, поскальзываясь ботинками на разметанных по земле целлофановых пакетах. За поворотом показалось еще несколько бегущих, а с крыши послышался чей-то осипший крик: «Тохта! Тохта!» Сзади, ломая шифер, двигалось что-то тяжелое, но люди бежали дальше, как будто стремясь укрыться от догоняющего их грохота. Шамиль миновал еще один поворот и сразу перестал что-либо слышать…

Анвар со смехом поднялся по каменным лестницам и, выскочив на плоскую крышу, уселся рядом с женщинами, чтобы посмотреть на танцы. Перед молодоженами высилась украшенная цветными лентами турья голова, а невеста звенела свадебным серебром, покрывавшим ей лоб, затылок, макушку, шею, виски, грудь, живот и подол.

Ряженый в козлиной маске разливал вино из мехов в подставленные рога и подначивал танцующих шуточками. Меж зурначами и барабанщиками стояла ясноглазая певица с бубном и пела о вечно ледяных вершинах и талой весне, любовном недуге и тоскующих горлицах, неверной возлюбленной и несуществующей смерти.

Плясали Керим и Зумруд, Дибир и Мадина, Махмуд Тагирович и Хандулай, Юсуп и Абида, Оцок и Мариян, Мага и Хорол-Эн. Женщины и дети хлопали им с крыш, а молодежь носила угощение – хинкал и горячее мясо – на деревянных подносах.

Шамиль восседал на месте жениха, едва узнавая в спрятанном от смущения лице своей новобрачной Асины черты, а в весельчаках, устраивавших на потеху сельчанам «волчьи игрища», – двоюродных и троюродных братьев.

В растворенных и украшенных спиралями и лучевыми дисками резных ставнях, выходящих на праздничную площадь, мелькали полузнакомые лица и среди них один притягивавший внимание профиль. Это был мужчина лет пятидесяти в подпоясанной серебряным ремешком светлой чухе и с хитрой улыбкой.

«Халилбек! Халилбек!» – позвал вдруг кто-то, и профиль исчез.

Мимо пронесся ряженый, осыпая Шамиля и Асю толокном.

– Да будет у вас столько же детей, сколько пылинок в этом толокне! – закричали хором собравшиеся.

– Да будет у вас столько же богатства, сколько ворсинок на этой бурке!

– Да будут ваши лица такими же праздничными, как эта гора!

Танцы и песни становились все веселее, и эхо разносило их до самых ледяных наверший окрестных гор. А небо приблизилось близко-близко к башням и вековечным домам, и свет разлился по селу.