Оксана Даровская - Выбор Саввы, или Антропософия по-русски

Тело у Антонины Ивановны, когда ей все же удавалось заключить Савку в объятия и прижать к своему сердцу, оказывалось необычайно уютным: мягким, теплым и пахло домашними пирожками. Любимая няня бессменно сопровождала предшкольную Савкину жизнь и его первый учебный год. И только в канун его восьмилетия она уехала в Латвию к сестре – единственной своей родственнице. А он частенько скучал по ней, как скучают по беззаветно преданному и любящему, ни по какому случаю не наказывающему человеку, когда вдруг лишаются его бескорыстного, доброго участия.

Как-то раз, будучи третьеклассником, он увидел во время урока в чуть приоткрытую дверь мелькнувший в школьном коридоре знакомый силуэт. С диким воплем «Антонина Ивановна приехала!» сорвался с места. Вдогонку полетел возмущенный крик невзлюбившей его с первого класса учительницы: «Андреев, немедленно сядь на место!» Но ему было наплевать на учительницу. «Антонина Ивановна приехала!» Это действительно была она, приехавшая его навестить. Широко распростерла знакомые руки: «Голубчик ты мой!» Он с разбегу окунулся в ее объятия, его моментально обдало волной теплого родного духа.

Мать с отцом вернулись из Монголии в 47-м, перед Савкиной школой. Отец умер почти сразу по возвращении, в 27 лет. По официальной медицинской версии – от острого лейкоза. Он так и не успел дописать начатую в Монголии диссертацию: «Влияние сифилиса на судьбу России». Пытливый молодой венеролог копнул очень глубоко, но до дна докопаться так и не успел. В революционной России начала века действительно имел место на редкость бурный всплеск заболевания. И как следствие – наличие растлевающей мозг болезни у вождя мирового пролетариата. Два этих обстоятельства, безусловно, сыграли до неприличия важную роль в судьбе молодой Страны Советов. Не говоря уже о периодах петровской и допетровской Руси. Посему, останься Савкин отец Алексей жить, неизвестно, какая судьба ожидала бы его диссертацию и его самого, в связи с выбором столь щекотливой темы.

Татьяна – молодая вдова – жила неподалеку от родителей, в собственной коммунальной комнате. Мальчик почти не реагировал на ее эпизодические к ним приходы. Воспринимал ее посторонней женщиной, малознакомой гостьей, заходившей на огонек. Да и она не особенно тянулась к сыну с материнскими ласками: видимо, сказывались продолжительная с ним разлука и совсем уж ранняя, внезапно оглушившая ее смерть мужа. Немного повзрослев, Савва стал замечать, что бабушка Валентина не больно-то жалует собственную дочь, относясь к ней с некоторой отстраненностью и прохладцей. Валентина Семеновна была личностью яркой, уважала в людях принципы, индивидуальность, харизматичность, которых не находила в дочери. Дед был более снисходителен, как бывают снисходительны успешные, достигшие немалых высот отцы к посредственным, слегка заблудшим и не совсем счастливым дочерям.

Судя по всему, Татьяна тянула медицинскую лямку через силу. Поступила в свое время в институт под отцовское крыло – и сделала роковую ошибку. Ибо предназначена была совсем для иного. Она была отчасти чеховской «душечкой», отчасти его же «попрыгуньей», с неплохими задатками к пению. Однажды она зачем-то взяла Савву к педагогине Большого театра, у которой брала уроки вокала. В огромной коммунальной квартире тихого арбатского задворья рояль стоял (Савва хорошо это запомнил, потому что был поражен) в ванной комнате. Его усадили на табурет рядом с рукомойником и напрочь о нем забыли. Через пять минут перед мальчиком предстала совсем иная женщина, нежели та, которую он изредка видел. От обладательницы жалкой улыбки и робкого блуждающего взора не осталась и следа. Перед ним цвела чайная роза – благоухала, искрилась свежей, прозрачной росой, а в ее сердцевине, в трепещущих лепестках, пел свою чудесную песню незримый волшебник соловей.

Трудоголик-дед не пренебрегал частными вызовами. Как-то, видимо преследуя конкретную цель, он отправился на вызов вместе с Саввой, благо пациент жил совсем рядом, у Белорусского вокзала, всего-то от них через улицу – в двухэтажном домике напротив старинного костела. Шестилетний Савва произвел тогда по дороге наблюдение: Фёдрушка явно рад этому совместному походу. На подступах к нужному дому дед сказал:

– Идем, Савка, к человеку трудной, но интереснейшей судьбы, изрядно поплатившемуся за свое дворянское происхождение. Хочу познакомить тебя с его внуком – твоим ровесником. Может статься, вместе в одну школу пойдете, и это несомненно будет тебе на пользу. А вообще-то, когда вырастешь и станешь врачом, не вздумай заводить клиентуру выше третьего этажа.

– Почему? – поинтересовался Савва.

– Живем не где-нибудь, а в России, электричество у нас частенько из строя выходит, а хорошего врача не только голова, но и ноги кормят.

А малолетний Савка тогда не чаял, не гадал, что станет когда-нибудь врачом.

Дверь им открыла дородная пожилая женщина:

– Федор Иванович, наконец-то. Проходите. Заждались мы вас, только вам мой благоверный и верит. Считали, что он государству вредитель, а он сам себе вредитель – ночами все над расчетами корпит, а по утрам на сердце жалуется.

– Голубушка Александра Михайловна, мужу вашему по штату полагается над расчетами корпеть, он у вас не кто-нибудь, а профессор механики института Баумана, плюс многолетняя закалка в шарашкиной конторе под Казанью. От подобной ночной привычки, знаете ли, трудно избавиться. – Дед пристраивал на вешалку плащ. – Ну, ведите меня к Георгию Александровичу, а моего внучка с вашим познакомьте.

– Же-еня-я, – крикнула Александра Михайловна, провожая ненаглядного доктора в комнату к мужу. Увесистой враскачку походкой она напомнила Савве хорошо откормленную неторопливую утку. В коридоре в тот же миг возник огненно-рыжий полноватый мальчишка и без промедления бросил: «Пошли». И они пошли. Сначала в соседнюю комнату с цветной изразцовой печью, к его двоюродной, не выпускающей изо рта папиросы за раскладыванием пасьянса бабушке Зине, затем в 127-ю школу, в один класс, за одну парту.

Потом Савка частенько забегал к Женьке в гости. Он полюбил их уютный деревянный дом со скрипучими дощатыми полами, с изразцовыми печами в каждой комнате. А во время дворовых прогулок – за игрой в пинг-понг или в шахматы – их «пасли» две неожиданно сдружившиеся бабушки, явно контрастирующие друг с другом телесными габаритами. Ярко-огненный, шустрый, несмотря на полноту, Женька, в противовес хроническому троечнику Савке, всегда и во всем был отличником, если схватывал вдруг четверку, всякий раз горько плакал. Имея абсолютный слух, успевал учиться в школе при консерватории по классу фортепиано, снисходительно мирясь с крутым Савкиным заиканием.