Оксана Даровская - Выбор Саввы, или Антропософия по-русски

У Штайнера был в ходу анекдот: профессор осматривает вновь прибывшего в отделение больного, велит поместить его в палату и дает ассистенту указания по лечению, но с оговоркой, что на днях пациент обязательно умрет, после чего благополучно забывает о нем. Через неделю, при поступлении больного с похожими симптомами, профессор вспоминает о предыдущем пациенте и говорит: «Лежал тут один, но он уже умер». И вдруг слышит: «Нет, не умер, ему стало легче, он пошел на поправку». – «Да?? Значит, вы неправильно его лечили».

Безусловно, есть талантливые, честные врачи, но в глубине каждого из них, я уверен, живет антропософ. Представляю, как трудно им сегодня приходится. Но вернемся к сердцу. Насколько сердце самый таинственно-интимный, настолько же и публично-социальный орган. От чего обычно страдает сердце? От боли за близких и одновременно от множества социальных несправедливостей. Вы можете упрекнуть меня в голословности и поинтересоваться, какое отношение все это имеет к лечению сердечно-сосудистых заболеваний? Самое прямое и непосредственное. Немедленно привожу пример. Возьмем гипертонию, разделенную официальной медициной на два основных вида – первичную и вторичную (чаще всего почечную). На самом же деле разновидностей гипертоний куда больше и куда больше причинно-следственных связей, ее порождающих. Новейшими лекарствами можно сколько угодно бороться с симптомом, но так и не победить его, не установив истинной причины гипертонии. В прошлые века, когда врачи непременно были философскими исследователями – просто не могли ими не быть в силу исторической данности, – они обязательно рассматривали в том числе влияние планет, в разной степени воздействующих на психофизическое состояние больного, учитывали нехватку или переизбыток в организме металлов, соответствующих этим планетам. И это лишь один из примеров забытого большинством сегодняшних врачей индивидуального подхода к больному.

А вот еще одно интересное персональное наблюдение, проверенное мною годами. Много лет проработав в больницах, я не понаслышке знаю, что представляют собой пульмонологическое и кардиологическое отделения. Так вот, легкие не напрасно считаются самыми холодными органами в человеческом организме. Обычная температура легких 34 градуса. Легкое – есть орган земли, плотный орган. И представьте себе, в отделении пульмонологии очень тяжело находиться. Тебя словно заземляют, закапывают в землю. Легочные больные закрыты, закольцованы на себе, они будто утяжелены, по-особому сосредоточенны и холодноваты. Когда подходишь к такому больному со студентами-практикантами, обычная его реакция – сложенные в замок на груди руки и недовольная реплика: «Опять эти сопляки приперлись…» Совсем иное ощущение в отделении кардиологии, хотя там порой лежат люди с очень тяжелыми патологиями. Они более открыты и контактны, от них не исходит холода. Любая лежащая в кардиологии, на ладан дышащая старушка по приближении группы студентов во главе с лечащим врачом скажет: «Да, да, доктор, конечно, послушайте, и ребятки ваши пусть послушают, им же надо учиться», – и доверчиво подставит грудь или спину. И самый горячий орган – сердце – находится именно между двух самых холодных органов – легких. Вот вам умный природный баланс энергосберегающих сил. Казалось бы, какое отношение эти умозрительные построения имеют к лечению сердечно-сосудистых заболеваний? Самое прямое и непосредственное. – Доктор начертал на доске таблицу средств, применяемых в разных возрастных и психологических группах при различных сердечных патологиях. – Задавайте вопросы, не стесняйтесь, – повернулся он к аудитории.

– Савва Алексеевич, как вы относитесь к пересадке органов, в частности сердца?

– С огромной настороженностью – да не услышат меня хирурги, посвятившие жизнь трансплантологии. Ведь известны случаи, когда люди с пересаженными от погибших органами чувствовали, что в них просыпались посторонние сущности, их разум посещали странные состояния, всплывали чужие воспоминания. Родные и близкие, живущие с ними рядом, замечали, как у многих из этих пациентов меняются характеры. И это не мистика, не бред экзальтированных, особо чувствительных особ, а объективная реальность психически вменяемых людей. Я никогда не скажу, что не следует спасать человека, если для этого существует хотя бы мало-мальская возможность. Жизнь человеческая ценна, но ценна-то она именно своей эксклюзивной неповторимостью. Закрывать глаза на последствия пересадки органов, не учитывать возможного изменения личности человека означает проявлять однобокость мышления, быть нечестным как перед собой, так и перед больным. А сердце – это вообще статья особая. Страдающему сердечной патологией Иосифу Бродскому собирались делать очередную операцию, именно по пересадке сердца. Он не дожил до этой операции. Умер, оставшись собой – Иосифом Бродским. Мне думается, Бродский с пересаженным сердцем был бы уже не поэтом Бродским.

Доктор коротко помолчал о чем-то, затем продолжил:

– А знаете ли вы, как выпекается наша индивидуальность? Она выпекается подобно хлебу. В нас непременно существуют все те эфиры, которые имеются в природе, и, что удивительно, они же задействованы в выпечке хлеба. Природные эфиры распределяются в каждом органе в сугубо индивидуальном порядке и пропорциях. Вода – в печени, воздух – в почках, свет – в органах обмена, а также в костях и коже, ну и наконец, жизненно важное тепло – в нашем сердце. Весь человек насквозь пропитан водной основой, воздухом, светом и теплом. И у каждого эфира есть свой персональный инструментарий. Так вот, в изготовлении хлеба, как в создании человека, принимают участие представители всех вышеназванных эфиров. Недаром хлеб – всему голова. Мука представляет собой световой и минеральный эфиры, вода – водный эфир, в процессе взбивания теста происходит наполнение его воздушным эфиром. Завершающий же этап – выпечка – есть наполнение хлеба оживляющим теплом. Без высокой температуры в печи хлеб никогда не станет хлебом, а так и останется бесформенной несъедобной массой. Качество хлеба зависит от пекаря. Вот так же и в нас – пропорции добавления ингредиентов, температурный режим и время выпечки продукта определяет Божественный пекарь. Незримый природный пекарь и есть начало начал нашей индивидуальности. Индивидуальность различна на вкус, цвет, она может быть зрелой и незрелой. Она имеет неисчислимое количество вариаций. Как в одной печи не получится двух одинаковых хлебов, так не может быть двух идентичных друг другу людей, рожденных пусть даже в один день, час и минуту. А теперь представьте, как старательно выпеченный Всевышним пекарем индивидуальный продукт грубо разломали, извлекли сердцевину и поместили туда мякоть, изготовленную из муки другого сорта, предназначенную для иной индивидуальности.