Елена Котова - Акционерное общество женщин

– Да пошел ты… – Полина беззлобно затыкала мужа, на его откровения ей было так же наплевать, как и на все остальное. – На себя посмотри, разъелся как боров, что с тобой в постели делать-то?

– Генерала я уже месяц как послала, надоел. Зато, девочки… У меня, похоже, та-а-кой роман начинается… – Катька затянулась сигаретой и закатила глаза.

Катя недавно ездила в Лондон в командировку вместе с самым надежным из менеджеров ее проектов. Несмотря на молодость – Денису было лишь тридцать, семью и уже троих детей, его отличали острый ум, чувство юмора, нередко циничное. Им с Катькой хорошо работалось вместе.

Денис оказался в Лондоне впервые, по вечерам они с Катькой гуляли по городу, ему нравилось все, но Катьке казалось, что, пожалуй, еще больше Лондона Денису нравится она сама, Катька.

Вечером накануне отъезда они встретились в баре отеля с их партнером, английским девелопером. Катька явилась в платье на бретельках и накинутом на плечи пиджаке. Скинув пиджак, она потянулась за своим стаканом, и одна бретелька сползла с плеча.

– Извините, – сказал Денис и вернул бретельку на положенное место.

– Спасибо. – Катя повернулась от стойки бара к нему лицом.

– Ой, у вас тут еще… – Денис тронул себя за щеку, будто стряхивая что-то.

– Что тут у меня? – Катя старательно вытерла щеку.

– Нет, рядом. – Денис наклонился к ней близко-близко и снял двумя пальцами с Катькиной щеки неприметную соринку. – Теперь порядок, – сказал он, улыбнувшись ей в глаза.

За ужином Денис с несвойственной ему светскостью и легкостью шутил с их английским партнером, смело обсуждал наряды женщин в ресторане, она и Денис все чаще просто смотрели друг другу в глаза, улыбаясь чему-то, что каждый скрывал от другого. Попрощавшись с девелопером, они пошли по ночной безлюдной Понт-стрит, дугой огибающей Белгравию…

Следующим утром улетали в Москву. Катя сидела за завтраком с ощущением невесомости от адреналина и радостного озноба от бессонной ночи. Не хотелось лишь, чтобы Денис мучился, неважно чем, все равно надуманным, или, еще хуже, жалел о чем-либо. Тот появился поздно, отказался от завтрака и, взяв кофе, пил его с мрачным выражением лица, глядя на панораму Лондона за окном.

В аэропорту Катьке стало невмоготу смотреть, как он мается, она поцеловала его в шею, прошептав: «Не бойся, я ухожу, все было чудесно, ни о чем не жалей». Встала и пошла, не оглядываясь, в лаунж первого класса, чтобы не видеть зрелища, которое ей видеть было ни к чему. В полете они ни разу не подошли друг к другу, а в Шереметьево, выйдя через ВИП-зал, Катька тут же уехала на своей служебной машине.

Теперь она рассказывала подругам, как была счастлива от ощущения крепкого тела, пахнущего молодым горячим потом, от жадного восторга Дениса в ту ночь, от слов, которые он шептал. Ей хотелось продолжения, она не видела, что может этому воспрепятствовать теперь, когда она дала Денису такую индульгенцию. Шурик же был полон сарказма.

– Не строй иллюзий. Не верю, что молоденький мальчик влюбится в старую бабу и останется при ней, чтобы дарить ей любовь в обмен на опыт, какое-то надуманное познание. Даже если баба его в придачу и содержит. Иноземцева постоянно этих мальчиков меняет, а ничего не склеивается. Твой юноша был одержим жаждой нового опыта, не просто сексуального, а опыта ночи с женщиной на десять лет старше его, куда более значительной и интересной, чем он сам. Это он уже получил. Зачем продолжать? У него семья, амбиции, масса других забот. Может, и припадет к тебе еще пару раз, из вежливости, чтобы не расстраивать руководителя. А с тобой все понятно: повелась на молодую плоть. Хочется стареющей женщине припасть к энергии молодости. Вот и весь расклад.

– Шурик, мне сорок один, Иноземцевой сорок три, о чем ты? Мы просто состоялись, в отличие от двадцатилетних, которые всего хотят, но ничего не понимают. Поэтому с ними скучно. А как классно, когда от тебя тащится молодой мужик, который может выбирать молодых девочек, а выбрал тебя.

– Катька, это твое тщеславие, – заметила Полина, глядя вдаль и видя там что-то ведомое лишь ей. – Тебе непременно нужно нравиться другим…

– А тебе даже этого не нужно, – тут же вставил жене шпильку Шурик. – Все стишки пишешь и рисуешь. Собой бы лучше занялась, а то как женщина уже совсем никуда.

– Что же ты тогда ни одной ночи мне спокойно спать не даешь? – спросила Полина.

– Дура, ты как свела меня с ума пятнадцать лет назад, так я и продолжаю от тебя заводиться. Время летит, а ты для меня все та же.

– Или ты просто уже умер, Шурик, – бросила в ответ Катька. – Нет, на других теток ты заглядываться даже и не думай, мы с Иноземцевой тебе глаза сразу выцарапаем. Но мы-то с Иноземцевой женщины свободные. И не мужчин мы ищем как таковых, а… какие-то новые жизненные этапы, что ли. Чтобы чувствовать, что живешь, а не просто тянешь лямку жизни.

Пожалуй, их поколение и правда входило в тот возраст, когда жизнь начинала делить всех, особенно мужчин, на живых и мертвых. Мертвые вовсе не обязательно должны лежать в могилах, они продолжали бродить среди живых, были чем-то заняты, многие и выглядели вполне цветущими. Но любопытство, за ним энергия и, наконец, желания умирают раньше плоти. Кто-то прилепился к однажды обретенному дому, смирившись с тем, что промозглый быт сочится в него изо всех щелей, а радость выдувается сквозняками, и этого уже не изменить. Кому-то и смиряться было не нужно, ведь даже чтобы осознать, что не в доме, а в теле и душе мертвеют ткани, отмирают чувства, требуется усилие над собой, а для усилия нужно желание его предпринять.

Смирившиеся и прилепившиеся из умерших до срока мужчин их круга и возраста именно тянули лямку. Терпеливо считались с растущими проблемами жен: у одной вес, у другой – здоровье, третья – от безделья изводится, четвертая квасит, пятая, наоборот, вся в работу ушла… Но что осмысливать произведенное из ребра собственного, тем более что полжизни уже позади, да и особо ничего не хочется. Таких было много.

Немало было и других мужчин, производивших впечатление настолько живых, что окружающие, не задумываясь, приклеивали им – как явлению – ярлык «девиантное поведение» или «кризис середины жизни». Людям свойственно ограничивать смыслы всего сущего, сводя его при помощи слов к отдельным подмеченным граням, нередко далеко не главным. Живые ощущали памятью о былых излишествах, как дребезжат струны души, как растянуты они страхом утраты той, ускользающей жизни. Страх гнал их на поиски юных любовниц или жен, чтобы удержать ускользающее…

В конце зимы тусовка Иноземцевой, сложившаяся в Америке, оккупировала в Церматте почти весь отель. Мужчинам было под пятьдесят, все давно развелись с первыми женами, которые конечно же были совершенно невыносимы, и теперь при них обитали молодые девушки.