Маша Трауб - Замочная скважина

Лида даже не боялась с ними столкнуться вновь. Иру она теперь, как назло, видела часто – то в булочной, то на детской площадке, но проходила мимо. Не отворачивалась, не делала вид, что не заметила, не ускоряла шаг. Просто шла мимо, и та ее ни разу не окликнула. Может, и не замечала, поглощенная заботами о дочке – сидела в песочнице и сосредоточенно делала куличики. Учила дочку стучать лопаткой по формочке и радовалась, когда черепашка или рыбка получались ровными. Девочка тут же разбивала песочный тортик, и Ира принималась лепить следующий, выковыривая из песочницы слои мокрого песка.

Лида не могла не отметить, что комбинезон на девочке старенький, в пятнах и зашитый – наверняка передали по наследству, и коляска явно уже повидавшая бездорожье. Лида никогда не брала вещи для Валерки у знакомых, только новое покупала. Брезговала, считала ниже своего достоинства донашивать. И сейчас Валерка был самым модным в школе – Лида ему даже джинсы достала. Никогда не жалела на это денег – мальчик должен быть одет с иголочки, чтобы не завидовал, был уверен в себе. По одежке ведь встречают. Никто этого закона не отменял.

Про Иру и говорить нечего – хоть бы ресницы накрасила. Безглазая совсем. Брови у нее всегда были смешные – густые и длинные вначале, взмывающие вверх в середине, и в конце, у висков, редкие, как будто выщипанные, будто дыбом ей брови поставили. Ну, не повезло с формой, но можно же выщипать, причесать, нарисовать, в конце концов. Ира же носила свои вздыбленные, вечно удивленные брови и ничего с ними не делала.

Да еще ходила в мужских сапогах – говноступах, по-другому не назовешь. Конечно, какая ей разница, в чем в песке ковыряться?

Видела Лида и Пашу. Они столкнулись на выходе из метро. Лида поздно возвращалась из ресторана с букетом от очередного поклонника, который на что-то надеялся. Паша ее окликнул. Она обернулась.

– Как нога? – спросил он.

– Какая нога? – не сразу поняла Лида. У нее было отличное настроение, и она улыбалась.

– Твоя, – понуро уточнил Паша.

– Нормально. – Лида продолжала улыбаться.

Паша хотел что-то сказать. Лида стояла и смотрела на него в упор. В тот вечер все было так, как она хотела – и каблуки, и прическа, и пальто, и даже совсем незапланированный букет. Только не было слов и чувств. Ничего она не испытывала к этому постороннему мужчине, который спрашивал у нее про ногу.

Лида пошла в сторону остановки, но потом подняла руку и стала ловить такси. Уходить, так красиво.

– Тебе нужен развод? – спросила она, обернувшись.

– Да, – ответил Паша, – если можно.

– Можно. И побыстрее. Только у меня к тебе одна просьба, – обернулась она.

– Да? – почти радостно откликнулся Паша.

– Не подходи к Валерке. Никогда. Договорились?

– Хорошо, – легко согласился Паша.

Вот тут у Лиды внутри и сорвалась пружина. Она захотела закричать, кинуться на бывшего мужа с кулаками, наговорить гадостей, которые комом стояли в горле. Зачем она вдруг сказала про развод, про Валерку – сама не поняла. Видимо, сказалось выпитое в ресторане вино, а до этого – шампанское. Лида рассчитывала, что Пашка начнет ее уговаривать, упрашивать позволить видеться с сыном. Она провоцировала его – на разговор, на признания. Ей хотелось, чтобы он ее умолял, валялся у нее в ногах. И она бы, конечно, разрешила и приходить, и с Валеркой общаться. Но она бы выиграла эту партию, и ее самолюбие осталось бы при ней. Но Паша не кинулся на колени, а просто кивнул: «Хорошо». Лида открыла рот, чтобы выплюнуть все, что накопилось, схаркнуть всю гадость – в лицо Пашке, непременно в лицо, но в этот момент подъехало такси.

– Девушка, вы едете? – спросил таксист.

Лида села на сиденье, даже не порадовавшись «девушке».

Вот этого она от Паши не ожидала совсем, это было как удар под дых или подножка – запрещенный прием. Она так и не смогла понять – как мог он отказаться от сына? Ладно, от нее, но от сына? Как он посмел? Как согласился? Так легко, кивком. Неужели она настолько в нем ошиблась? Ведь думала, оставляла себе надежду, что сможет вернуть Пашу, если заговорит о Валерке. И знала, почти на сто процентов была уверена в том, что муж рано или поздно позвонит, попросит прощения – ради сына, ради Валерки. И этот крюк будет его держать всегда.

Лида, уезжая на такси, смотрела на Пашку. Тот пошел к автобусной остановке и встал поудобнее, чтобы втиснуться в переднюю дверь.

– Сволочь, – сказала Лида, – тебе это отольется, обязательно.

– Чё я сделал-то? – ахнул шофер. – Тут колдобину не объедешь, я, что ли, асфальт кладу?

– Это я не вам, – объяснила Лида.

Они развелись так быстро и просто, что Лида еще долго разглядывала свой паспорт с новой печатью. Она ничего не почувствовала – ни облегчения, ни радости. Ничего не изменилось, а изменилось все.

Паша держал слово. Валерка ни разу не обмолвился, что виделся с отцом. Кстати, это тоже удивляло Лиду – почему сын ни разу не спросил про папу? Держал в себе или ему было все равно? Она не считала, что поступает неправильно. Отец и сын жили на соседних улицах, возможно, ходили по одной дороге, даже рядом, но оставались чужими друг для друга. Посторонними людьми. Лида была уверена, что все сделала правильно – не сказала сыну, что его отец жив-здоров и может увидеть его в любой момент. Ведь у Паши была тысяча шансов и возможностей попросить ее о встречах с сыном, и она никогда бы не отказала. Никогда. Но Паша не попросил. Он отказался от ребенка своим спокойным и быстрым «хорошо».

Только на секунду у Лиды замерло сердце – ведь получалось, что у Валерки никого, кроме нее, матери, нет. Ни одного близкого человека. И случись с ней что-нибудь, сын останется один. Но Лида отмахнулась от этой мысли и приказала себе вообще не думать о том, что будет завтра. В конце концов, ну что с ней может случиться?

Через полгода Израиль Ильич стал сам ходить в магазин за кефиром и хлебом, избавив Лиду от ненавязчивой, но все же повинности. От Миши не было ни одной весточки, ни привета, ни звонка. А Израиля Ильича отправили с почетом на пенсию, так что у него вдруг появилось много свободного времени, которое нечем было занять, кроме как прогулками по району. В подъезде устроили по этому случаю праздник.

– Выгнали, – говорила соседкам заплаканная Тамара Павловна, – просто взяли и выгнали, как собаку.

– Ну что ты, Томочка, говоришь? – искренне возмущался Израиль Ильич. – У нас столько талантливой молодежи, я уже свое отыграл. Пора и честь знать.

– Ты правда не понимаешь или делаешь вид? – У Тамары Павловны начинали трястись руки.

– Томочка, успокойся, я тебя прошу, – грустно просил Израиль Ильич.

– Я не могу успокоиться! Это из-за Миши! Ты же знаешь!