Маша Трауб - Замочная скважина

– Ладно, мне пора, – сказал Валерка, когда было десять вечера и девочки, уже в ночнушках, пришли к нему пожелать спокойной ночи и поцеловаться.

– Ты куда? – удивились они.

И Паша тоже удивился. И даже Ира удивилась.

– Домой, – ответил Валерка.

И все замолчали, как будто Валерка сказал глупость. Какой дом? Он ведь уже дома.

Ира быстро запихнула девочек в кровати, чмокнула Валерку в щеку и побежала мыть посуду. Паша обнял сына и долго не отпускал. Валерка стоял, как мешок, обмякнув, потяжелев в отцовских руках.

С тех пор он стал заходить к отцу регулярно. Ему не хватало этого визга, шума, бардака, поцелуев… Пока он мыл посуду, Ира писала ему доклады, притаскивала из библиотеки нужные книги, объясняла, проверяла, как он готов к семинару. Они вместе хохотали, сидя на кухне. Отец почти все время молчал – смотрел на сына и улыбался.

– Только не плачь, – строго говорила Ира мужу.

– Не буду, – обещал Паша.

Про маму они не спросили ни разу, а Валерка и не рассказывал.

Сначала он очень переживал, что вечера проводит у отца, но очень быстро успокоился. Мать все равно задерживалась на работе или была на очередном свидании в очередной бесплодной попытке устроить личную жизнь. Она бы и не заметила его отсутствия. И к тому же он был у родного отца, а не где-нибудь.

Они с отцом вцепились друг в друга клещами. Не разодрать. Когда прошло первое потрясение, первое осознание того, что уже никто никуда не денется, они начали разговаривать. И не могли наговориться. Обсуждали книги, учебу Валерки, его дальнейшее трудоустройство, погоду и прочие мелочи, каждая из которых казалась важной, главной и исключительной.

Девочки ревновали брата – Ира им сразу сказала, что Валерка их брат, – к отцу и требовали внимания, повиснув на нем с двух сторон. Он должен был нарисовать коня, сыграть на гитаре, почитать и сделать еще тысячу дел в одну минуту. Так Валерка нашел главных поклонниц, обожательниц и возлюбленных в своей жизни. Причем сразу двух. И это чувство было взаимным. Никакие «взрослые» поцелуи не могли сравниться с этим детским слюнявым чмоканьем. Никакие ласки и приторные вздохи – с ором, визгом и тем ощущением, когда девчонки набрасывались на него и начинали щекотать. Валерка хохотал и плакал одновременно. И ничего важнее в тот момент в его жизни не было.

Он не думал обманывать мать или что-то скрывать. Просто не хотел ее беспокоить. И вообще не собирался ей ни о чем рассказывать. Она никогда ни о чем его не спрашивала. И если бы не внезапное решение Лиды остаться, задержаться в комнате сына, если бы она тогда не увидела книгу Стругацких… Бесконечные «если бы»…

В тот вечер Валерка уснул за столом. Он ничего не слышал, не мог слышать в наушниках, в которых грохотала музыка, заглушавшая все эмоции. Эта привычка – проваливаться в сон там, где придется, тоже досталась ему от отца. Паша мог заснуть на кухонном диванчике, в кресле, в ванне и проспать до утра.

Валерка проснулся от звонка будильника. Как всегда. Быстро сбегал в душ, хлебнул чая на кухне, покидал книжки в сумку и выскочил, опаздывая на лекцию. Ничего необычного в то утро не заметил. Дверь в спальню матери была, как всегда, закрыта. Они никогда не встречались по утрам – Лида уходила позже.

В лифте Валерка думал о том, что после вечером надо забежать к отцу и рассказать ему, что мама все знает – про их встречи. Рассказать и посоветоваться, как себя вести.

Он очнулся только около подъезда. Как будто вынырнул из сна. Как будто встал под ледяной душ.

– Валерочка… – увидела его тетя Рая и кинулась обниматься.

– Здрасте, теть Рай, – ответил он.

Только сейчас он заметил, что около подъезда стоят дворник, врач и участковый. Заметил, что тетя Рая плачет, а на лавочке сидит Танюша и тоже плачет. Маринка со Светланкой стояли чуть дальше и о чем-то шептались.

– Что-то случилось? – выпростался из объятий тети Раи Валерка.

– Валерочка… – опять заголосила она.

– Что случилось? – опять спросил Валерка, переживая, что опоздает в институт. Опаздывать он не любил.

– Мама… – выдохнула тетя Рая.

К ним подошел участковый, уже с утра усталый:

– Валера? Давай поднимемся в квартиру.

– Я опаздываю, – ответил Валерка.

Тетя Рая заголосила.

Лиду, тело Лиды, нашел дворник. Она лежала под деревьями, рядом с ручейком. Эти деревья сажали все жители дома, когда только въехали – хотели, чтобы в окна била зелень. Смеялись, сажая чахлые тонкие деревца на первом совместном субботнике новоселов, и мечтали о том, что они дорастут до девятого этажа. А ручеек образовался сам собой – любимое развлечение малышей, которые проверяли в нем на прочность резиновые сапоги, пускали кораблики из спичечных коробков и норовили искупаться.

Лида выбросилась из окна, и даже деревья не смягчили удар. Она умерла сразу же, как потом сказали врачи. Никаких сомнений в том, что это суицид, не было. Окно в комнате осталось открыто настежь. Следователь искал предсмертную записку, но Лида ничего не оставила. Ни словечка.

– У тебя кто-нибудь еще есть из родных? – спросил следователь.

Валерка сидел на кухне, молчал и, казалось, ничего не понимал.

– Отец, – наконец ответил он.

– Это хорошо. А где он?

– На работе, наверное.

Следователь еще долго спрашивал про маму, про то, как она себя чувствовала и не случилось ли чего-то странного, но Валерка не рассказал ему про свой последний разговор с матерью.

– Любишь Стругацких? – спросил следователь, поднимая с пола книгу.

– Раньше любил, теперь нет, – ответил Валерка.

По всему выходило, что Лида выбросилась из окна по личным мотивам. Валерку оставили в покое, и дело быстро закрыли. Беглый опрос коллег показал, что у Лиды были и несчастные любови, причем в большом количестве, и неприятности, и недоброжелатели в лице законных жен. Поводов для самоубийства хоть отбавляй. Докопались и до развода, и до измены мужа с родственницей. Все всем было понятно. Всем, кроме Валерки. Он так и не смог понять, почему мама шагнула в окно. Отказывался понимать.

– Я не виноват, не виноват! – кричал он отцу. – Что я сделал? Надо было спрятать твою книгу!

– Ничего, успокойся, – обнимал сына Паша. – Ты тут совсем ни при чем. Это я виноват. Я ее очень обидел.

– Нет! Нет! – защищал отца сын.

– Тогда никто не виноват, – подытожил Паша.

Валерка стоял у открытого окна, из которого мама шагнула в пустоту. За окном, привязанная к ручке форточки, билась об стену на ветру авоська с пачкой пельменей. Лида по смешной привычке хранила пельмени за окном в старой авоське. Началось все, когда они только переехали и не было холодильника, да Лида и не убивалась у плиты. Холодильник появился, а привычка осталась – за окном вечно болталась авоська, по которой Валерка всегда мог найти свои окна. Мамы больше не было, а авоська с перемороженными, несколько раз растаявшими, слипшимися пельменями болталась за окном. Валерка смотрел, как она телепается, и не мог оторвать от нее взгляд. И снять ее тоже не было никаких сил.