Олег Рой - Тайна

– Ну вот, слава богу, – лицо его озарилось смущенно улыбкой. – Вы извините меня, что я так… Просто теперь и Тая и Валечка поедут на нижних полках, а так кому-то из них пришлось бы спать наверху. Дело в том, что у нас билеты на три места – два верхних и нижнее. А их в поезде укачивает, да и боятся они наверху ехать, – пояснил он. – Я в таких ситуациях обычно прошу поменяться, но сами знаете, люди разные бывают, так что я немного переживал. Но теперь все в порядке.

И видя, что Ольга все так же стоит у входа в купе, немного растерянно добавил:

– А этот пассажир, видимо, не придет. Опоздал, наверное, или билет потерял.

«Этот пассажир больше никогда не займет никакое место… – внезапно поняла Оля. – Серафим Иванович наверняка попал в беду».

Она вернулась в свое купе и тут же недовольно отругала себя.

«Что ты себя накручиваешь? Еще есть надежда, что он жив… Мало ли почему он не приехал. Просто не успел добраться до вокзала. Оказался слишком далеко от него, сидел в безопасном месте и выжидал… А может, и раздумал… Он и так постарался, вызволил меня из больницы. Что ему теперь еще ехать неизвестно куда? У него ведь своя семья…»

Но в глубине души она понимала, что все это не так, и дело в чем-то совсем другом…

Денег, что дал Волынский, ей хватало. Отдышавшись и слегка придя в себя, Ольга купила чай, какие-то вафли и, устроившись в своем купе, с наслаждением перекусила. Только сейчас она поняла, что с утра у нее во рту маковой росинки не было и она жутко голодна, – раньше из-за нервного напряжения голод не ощущался.

В купе вместе с ней ехал солдат, который только что демобилизовался, и пожилая женщина с внучкой.

– А у вас свои дети есть? – с улыбкой обратилась она к Ольге, заметив, что она присматривается к девочке.

Ольга помотала головой, жестами показала на рот, мол, немая я.

– Где же ваш багаж? – поразилась ее словоохотливая попутчица.

Ольга всплеснула руками и жестами изобразила что-то сумбурное.

– Неужели украли? – изумилась соседка. – А милиция?

Кажется, немота странной седой женщины ее не смущала.

Ольга показала на воображаемый циферблат часов.

– Не успевали в милицию обратиться, – догадалась та, понимающе кивая.

– Мать, чего пристала к человеку? – хохотнул солдат. – Видишь, она не разговаривает.

– А тебе чего? Ехать-то долго, – пояснила она, не обижаясь, – надо и познакомиться, знать, с кем едешь. Ты-то ведь наверняка водку глушить будешь да в карты играть. А я тут соскучусь. Читать-то я не охотница. А так за семь суток озвереешь, на стенки полезешь.

Тут ее отвлекла внучка, и Ольга с радостью откинулась на сиденье, закрыла глаза и облегченно выдохнула. Она ехала к своим . К этой удивительной мысли теперь нужно было привыкнуть, хотя она и не забывала о ней ни на секунду все дни, с тех пор как Волынский пообещал отправить ее домой. Но только сейчас по-настоящему поверила в это.

В поезде время идет как-то иначе. Для Ольги, которая после всех тревог забыла про все, ночь опустилась неожиданно. Она хоть и подолгу спала в клинике, но та больничная безрадостная дрема не прогоняла бесконечную усталость и не приносила отдохновения. Только здесь, примостившись на жестком сиденье, она, наконец, спала так, будто отсыпалась за все прошедшие годы.

Соседка все же принялась за книжку – видимо, не нашла себе собеседников, да и тоже клюнула носом. Проснувшись одновременно с Ольгой, она всполошилась, схватила внучку за руку и повела ее умываться.

Пассажиры начали готовиться ко сну. А Ольга вдруг неожиданно вспомнила мать – она давно о ней не думала и не вспоминала. Та существовала где-то в глубине ее сознания, была частью ее самой, но какой-то смутной, неясной. А теперь она представила ее такой, какой мать была в молодости, со смеющимися глазами и ласковыми руками. Давным-давно она так же ехала долгими днями по железной дороге, грустя по дому, по детям. Ольге не хотелось думать о плохом. Она вспоминала мать и прощала ее. Все в жизни бывает, у всех своя планида…

Наконец все улеглись, в вагоне погасили верхний свет. Постепенно разговоры и перешептывания сменились храпом, посапыванием и ритмичным перестуком колес.

Ольга закрыла глаза и снова легко провалилась в сон.

Но на этот раз это не был обычный сон. Ольга поняла это по тому, что видела себя как бы со стороны и могла наблюдать за событиями – но не могла влиять на них. То ли лекарства в том были виноваты, то ли что-то еще, но теперь видения ее были похожи по яркости ощущений на настоящую жизнь. Вот только вмешиваться в эту жизнь она не могла.

Она увидела Серафима Ивановича – таким, каким он был при последней их встрече. Он вел машину, нервно поглядывая по сторонам, у него был какой-то загнанный, измученный вид.

«Это было сегодня днем…» – сразу же поняла Ольга.

За машиной Волынского чуть в отдалении двигался другой автомобиль. Ольга невольно закусила губы от напряжения, она-то была в безопасности, но сейчас ей, судя по всему, предстояло узнать, что случилось с ее освободителем. Она даже и не поблагодарила его как следует – так была занята собой и не осознавала, чем он рискует.

Только сейчас, в своем сне, она начала в полной мере понимать это. «А ведь у него – жена и дочь…» – подумала она с тревогой.

Лежа сейчас на нижней полке купе, в поезде, мчащемся сквозь ночь, укрытая до подбородка одеялом, она задышала часто-часто, глазные яблоки под опущенными веками беспокойно двигались.

Вот Волынский остановил машину. Ольга словно бы стояла прямо у него за спиной и видела все, как будто птица, сидящая на его плече. Конечно, он не ощущал ее присутствия.

Она не понимала, что он делает – Волынский вышел из автомобиля и почему-то стал бродить по рынку, громко торгуясь и обсуждая качество товара. При этом он постоянно оглядывался.

Наконец он вернулся назад, положив авоську с продуктами на заднее сиденье. Она видела его преследователей, а он, судя по всему, почему-то перестал замечать их.

Он играл с ними в прятки, как маленький мальчик, закрывший глаза и думающий, что его теперь никто не найдет.

А вот Ольга заметила – и такси, из которого наблюдали за Серафимом Ивановичем, и прохожих, якобы праздно глазеющих по сторонам.

Наконец, он, видимо, удовлетворился беглым осмотром улицы и решил, что он в безопасности. Серафим Иванович проехал пару кварталов и снова остановил машину и вышел в каком-то безлюдном районе, окруженном складскими или производственными помещениями.

Он достал из машины какие-то пухлые папки, спички и канистру с бензином. Оглядевшись еще раз, он направился в проходной, совершенно пустой двор. Все здания выходили сюда слепой стеной без единого окна. Оля заметила, что он прихрамывает сильнее обычного. Серафим Иванович направился в самый темный угол двора.