Олег Рой - Тайна

Со временем Ольга даже обросла небольшим багажом.

Большую часть времени она спокойно лежала на своей полке, иногда брала книжки у попутчицы, которой они оказались не нужны – та все-таки нашла себе собеседников. Думала, размышляла, приходила в себя.

Все есть – так как есть, и ничего уже не вернуть, у каждого свой путь, который он выбирает сам, об этом ей, наверно, хотел сказать лосенок?

Волынский сам решил, что будет помогать ей, и сколько бы она ни сокрушалась по поводу его смерти, она обязана уважать его выбор. Профессор хотел сделать именно так. Может, он оправдывался перед собой за что-то. Тяжело ему приходилось, не в ладах он был со своей душой…

А она обязана не тратить время на бесполезные сожаления, а прожить остаток жизни так, как будто только теперь начинает жить – только так она сможет загладить вину перед бедным Фимой.

«Любе я ничего не скажу, коли придется еще когда свидеться, – подумала она, – может, это и не очень правильно, но так лучше. Не надо ей знать про наши дела. Пусть думает, что это было случайное нападение. Фиму просто хотели ограбить. Вряд ли ей скажут, что я сбежала из клиники. Да и мало кого это сейчас волнует…»

За окном сменяли друг друга леса, луга и холмы, мелькали реки, и снова лес – хвойный, лиственный, смешанный…

Ольга постоянно смотрела на бумажку с адресом Пети, которую ей дал Серафим Иванович… Эти три строчки теперь составляли основу ее существования. Она вспоминала и перебирала в памяти слова Серафима Ивановича о теперешней жизни мужа и дочери – он рассказал ей за несколько дней перед побегом то немногое, что знал сам. Последний раз она видела их двенадцать лет назад… Ольга закрывала глаза, в ее голове начинал звучать размеренный голос Волынского, а она представляла – как они могут выглядеть теперь, после стольких лет разлуки…

А Люба в этот момент сидела на скамейке в парке и беспомощно смотрела на человека в штатском. Впрочем, она его почти не видела – глаза распухли от неутешных слез и превратились в маленькие щелочки.

– Но вы же обещали, что он не пострадает? – чуть слышно прохрипела она.

– Произошла случайность, – признал человек в штатском. – Всякое бывает… И вообще, с кем вы так разговариваете? Кто вы такая, чтобы про какие-то обещания говорить? Ваш муж совершил преступление, и его ничто не может оправдать.

Люба подавленно молчала. Ее собеседник поглядел на часы. Молчание затягивалось.

– Вы что-то еще хотите? – не выдержал, наконец, он.

– Я мечтала избавить его от этой ноши, – сокрушенно произнесла женщина. – Я ведь чувствовала, что эта одержимость заведет его не туда. Он слишком привязался к Акимовой, а она за несколько лет не сказала ни слова. Это болезненная зависимость доконала его. Он не мог чувствовать себя свободным, пока она болела, а она продолжала бы молчать годами. А он жил, как в тюрьме… Он просто помешался на этом… Он все время мучился, что его жизнь идет как-то неправильно. Я хотела спасти его, а получается, что погубила…

Голос ее становился все громче, человек в штатском понял, что у нее начинается истерика, и нервно обернулся. Но на них никто не обращал внимания – в этот час в сквере было малолюдно.

– И когда я случайно увидела в его портфеле одежду, то сначала подумала про любовницу, но в глубине души понимала, что это не то. А потом я догадалась, что он готовит ей побег. Ведь его бы поймали, и было бы только хуже. – Люба сидела, уставившись в одну точку и монотонно покачиваясь. – Я решила рассказать вам об этом в обмен на его безопасность. А вы обещали, что с ним будет все в порядке. – Она умоляюще взглянула на своего собеседника, будто надеясь убедить его в чем-то, уговорить, что все еще можно изменить…

– Он пытался сбежать, – отчеканил мужчина, – возвращайтесь домой, примите какое-нибудь успокоительное. И, извините, мне пора…

Он резко поднялся со скамейки и, стараясь не прислушиваться к тому, что происходило за его спиной, быстрым шагом пошел прочь.

Когда поезд проехал Сибирь – Западную и Восточную, Ольга заметила, как неуловимо изменилась природа. И Россия вроде бы, но в то же время совсем иная часть света. И дело даже не в переменах в заоконных видах. Тут все немного другое – воздух, что ли, другой, небо другое, не такое, к которому она привыкла у себя в деревне. Хотя сколько долгих лет она там не была…

«Ничего, Петя с Олюшкой привыкли, и я привыкну. А так чем-то очень похоже…» – убеждала она себя.

Ольга старалась не думать о Пете, о дочке, допускала в мысли только смутный, как окно в тумане, размытый образ. А подумаешь о нем как о реальном человеке из плоти и крови – так и схватит что-то в районе груди и щемит, и сводит с ума. Как же она посмотрит ему в глаза после стольких лет, после всего пережитого и сквозь землю не провалится от нахлынувших чувств? И как мир не разорвется на части от такого?

А как они на самом-то деле? Петя писал Волынскому, что у них с дочкой все, мол, хорошо… А может, он не писал ему всей правды? Что если в его сердце давно уже поселилась другая женщина? Знает ли он о ее приезде? Вряд ли… Серафим Иванович не мог ему сообщить… И как же он воспримет ее появление? От такого и здоровый человек может с ума сойти… А дочка? Она-то как же? Несмотря на свой дар, который теперь словно бы жил сам по себе и не управлялся ею, она ничего не могла увидеть . Здесь ее дар был бессилен.

«Потому что меня касается, вот и не вижу, – догадалась она, – сапожник без сапог…»

А какая сейчас стала дочка? Последний раз она видела ее младенцем, почитай, сколько уже лет прошло… Она небось и не знает, кто ее мать… А если другую женщину за мать считает? От этой мысли у Ольги окончательно сжалось сердце.

О жизни Петра Серафим Иванович рассказал ей мало – то ли не знал, то ли говорить не хотел.

– Я не стал ему писать, что знаю, где ты. Я ведь не был уверен до конца, что мне удастся тебя вытащить, сама понимаешь. Могло всякое случиться. Что человеку душу бередить и обнадеживать понапрасну? К тому же ты и в себя не приходила тогда… Пусть бы у него в памяти ты осталась здоровая и в себе. Да его бы к тебе и не пустили – уверен абсолютно. Так что он и не догадывается, что ты здесь…

Ольга сошла на глухой станции, от которой до деревни предстояло идти еще километров семь пешком. Долгое ее путешествие подходило к концу.

На входе в деревню Ольга встретила статную, уже не первой молодости, но явно бывшую когда-то красивой, породистую женщину. Ольга протянула ей записку с именем «Петр Смирнов».

Лариса, а это была она, вскинула голову, с неподдельным изумлением оглядела странную прохожую и подозрительно спросила:

– А вы ему кем приходитесь?

Ольга молчала.