Михаил Гаёхо - Мост через канал Грибоедова

– Ну что, приступаем? – сказал кто-то (кажется, Силтулжуни), и все словно ожили – задвигались и заговорили.

Теперь они сидели на стульях, все в темных костюмах и при галстуках, а пятеро непроизносимых («Бсс!» – прошипел кто-то с краю) сидели у стены на скамейке.

– Обвиняемый Молпой Зиматир, – кто-то произнес так громко, что Носиков вздрогнул.

– Обвиняемый Тувжуй Летохем, – сказал кто-то другой.

Носиков видел всех, но не мог определить, кто именно произносит то, что он слышит.

– Почему он не отвечает? – спросил третий. Это был Чолжил (цуремух неизвестной национальности).

– Меня зовут Сергей, – сказал Носиков.

– Где-нибудь, может быть, и зовут, но только не здесь, – сказал первый голос.

– В летнюю сторону Тувжуй, в зимнюю – Молпой, – сказал другой голос. – В левую Зиматир, в правую – Летохем.

– Обвиняется в причинении вреда по неосторожности, – сказал первый голос.

– В причинении вреда по недомыслию, – поправил его второй.

– И присуждается к мере наказания, – сказал Зирухи (восточный цуремух).

– Надеюсь, к высшей, – сказал Силтулжуни (африканский негр, если кто помнит).

– Сделать себе харакири был бы для него самый достойный выход, – сказал Сихучиси, японец.

В его руке появился короткий меч. Он сделал движение вручить клинок Носикову. Носиков отвел взгляд и сложил руки на груди. Японец протянул меч сидящему рядом грузину.

«А он, кажется, не настоящий японец, – подумал Носиков. – Настоящий сказал бы “сэппуку”, а не “харакири”».

В руке Тулшижихели врученный меч оказался кинжалом с узким лезвием.

– Заколоться кинжалом в грудь больше подходит нашему климату, – сказал он, – но я не настаиваю, – и передал оружие тому, кто сидел рядом. Это был Шмоку (единственный подлинный зулус среди мнимых зулусских вождей).

– Отрубить этому цуремуху голову! – воскликнул Шмоку, потрясая боевым топором.

«Цуремух – это он про меня?» – удивился Носиков.

– А разве цуремух не заслуживает скидки по малолетству? – сказал Сегё (сейчас его, наверное, не стоило звать Георгием, а Поилпаем было непривычно). Да и букву «Ё» не стоило употреблять в имени зулусского вождя.

«Значит, Сеге», – решил Носиков.

– Отрубить голову прямо сейчас, – настаивал Шмоку.

– Цуремуху было меньше семи лет, когда он по недомыслию совершил ошибку, – сказал Сеге. – Это нужно учесть.

«Сеге, друг», – с благодарностью думал Носиков о Георгии. А о зулусе Шмоку – с грустью. Не ожидал от него. От кого другого, только не от него. И от кого другого было б не так обидно.

– Но сейчас этот донирот уже не мальчик и может ответить по строгости, – сказал Силтулжуни.

«Цуремух, донирот, – подумал Носиков, – почему не сказать просто “человек”».

– Он может исправить свою ошибку, – сказал Сеге.

«Друг, – подумал Носиков, – в левую сторону “жлеп”, в правую – “чваж”. Хотя почему “чваж”? Там не должно быть буквы “А” на этом месте».

– Насчет «А» все верно, – жлеп Георгий (все-таки Носиков про себя продолжал называть его этим именем) вложил ему в руку лист бумаги, на котором – Носиков посмотрел – был напечатан исправленный вариант его таблицы.

АИОЕУА

ФБЗНЛРВМСТКХПГЖДЧЦШЩФ

ЫЭЮЯЫ

ЪЪ ЬЬ ЙЙ.

Носиков понял, что буква «А» теперь на правильном месте. Твердый и мягкий знаки и «И» краткое тоже определились – эти буквы при шифровании не изменялись, и маленький Носиков не включил их в таблицу. В формальной полноте описания он в то время еще не видел смысла.

– Приложи руку – в смысле, подпишись, – сказал жлеп Георгий голосом Жукова.

– Это все? – спросил Носиков.

– Нужно еще заверить и поставить печать, – Георгий подтолкнул Носикова к двери (все в ту же комнату), на которой теперь была золотыми буквами надпись:

ЖВАСЛАЙ ВОЖГОЖОГ

Начальник

P. S. По новой таблице пятеро – бсс! – непроизносимых получали имена, которые можно было произнести, не спотыкаясь:

Астрегежит;

Асрилжил;

Алилчи;

Астачахи;

Асшорохино.

Пять человек (цуремухов) сидели у стены на скамейке.

Бледные и худые, в плащах не по росту.

Они даже не могли сидеть прямо. То и дело кто-нибудь заваливался набок и готов был упасть. Тогда жлеп Цухи и жлеп Личи, оба невысокие, в одинаковых синих костюмах в полоску и одинаковые лицом, помогали бессильному.

Носиков глядел на это и чувствовал себя виноватым.

Да и все собравшиеся вокруг зулусские вожди видели в нем виноватого. Они глядели на него злыми глазами и собирались расправиться с ним, каждый по-своему. Один предлагал заколоть, другой – отрубить голову.

Носиков и сам считал, что заслуживает наказания. Но не высшей все-таки меры, не высшей меры.

Когда-то давно – в точке начала событий – возможным наказанием для маленького Носикова было бы строгое слово от бабушки или мамы. Конечно, вряд ли бабушка сочла бы предосудительным отведение букве «А» неудачного места в шифровальной таблице. Но если бы она обнаружила вдруг тетрадь Носикова с зашифрованными именами зулусских вождей (а ведь для нее между зашифрованными и незашифрованными именами не стало бы разницы, только сейчас понял Носиков), открыла на той самой странице и спросила «Что у тебя здесь написано?» – строгим, разумеется, голосом, – то по истинному своему смыслу эти слова и оказались бы тем самым наказанием.

За годы малое зернышко вины выросло до размеров большого дерева – стало быть так. И вот, одни хотели зарезать, другие придушить (и веревка с петлей была наготове у Зирухи, восточного цуремуха, который стоял и смотрел, ухмыляясь). Один жлеп Георгий был единственный защитник.

– Можно поправить дело, – сказал он голосом Жукова, и Носиков обнаружил себя перед дверью с надписью

ЖВАСЛАЙ ВОЖГОЖОГ, —

той дверью, перед которой он, кажется, и так уже стоял с готовой на подпись бумагой. Нужно было войти, и он вошел.

За дверью была другая, на которой было написано:

ЧСОКВОЙ КУЧМУЧУМ

Это было правильно, Носиков как раз и ожидал чего-то такого. Но мешкал, остановившись. Первая дверь закрылась у него за спиной, словно притянутая пружиной, а наверху зажглась лампочка. Носиков закрыл глаза. Стоя в узком междверном пространстве, он, кажется, потерял ощущение связи событий. Какую дверь он только что открывал? Какая закрылась за ним? Он посмотрел на бумагу, которую держал в руке. Внизу листа было написано: «Исправленному верить», – и подпись шла, размашистая и жирная – неудобочитаемая, но Носиков знал, что это Вожгожог, он же Кучмучум.

И печать на положенном месте.

Пять цуремухов, они же нитголлохи, сидели у стены на скамейке.

А другие – стояли.

Те, что сидели, до недавнего времени хилые, теперь окрепли и приободрились. Под плащами у них чувствовалось тело и мускулы. Астрегежит, Асрилжил, Алилчи, Астачахи, Асшорохино – прежде непроизносимые, теперь они стали как бы асами.