Ирина Степановская - Ноев ковчег доктора Толмачёвой

– Но как это не встречать? Папа обязательно захочет поехать. Мы не виделись целых два года! – В мамином голосе слышалось недоумение.

– Не надо! Пожалуйста! – как заведенная, повторяла Таня.

А на мамин вопрос, кто этот неожиданный знакомый, с которым нельзя познакомить родителей, Таня с досадой, в которой узнала прежнюю себя, ответила:

– Я потом вам все расскажу.

– Ну хорошо. Мы все равно очень рады, что скоро увидимся.

У мамы стал какой-то странный, пустой голос, и Таня расстроилась. Ужасные часы, которые она пережила в беспокойстве за родителей всего несколько дней назад, запах дома, по которому Таня действительно соскучилась, родительское участие, забота – все это мгновенно всплыло в памяти и опять перемешалось с досадой. «Ну что они все еще опекают меня, как маленькую!»

Но вопросы, которые вдруг неожиданно встали перед Таней, были совсем не детские. Первый вопрос – где она будет жить в Москве. Филипп Иванович имел две квартиры. В одной он жил вместе с дочерью, вторую, еще старую, держал просто так, как он сказал, про запас. Таня хотела хотя бы первое время пожить дома. Она просто не представляла, как это она вернется в Москву, а поедет не к родителям, а куда-то еще.

Филипп Иванович в принципе не возражал, но знакомиться с Таниными родителями не собирался. С одной стороны, это было естественно, но с другой – Таня задумалась. То, что казалось таким романтичным в Париже, могло повернуться в Москве неизвестно как. Однако Филипп с каждым днем был все более по-домашнему нежен, и, в общем, это обнадеживало Таню. Хотя будущее все-таки вырисовывалось неясное. Предложи Филипп Иванович ей сию же минуту отправиться в загс, Таня, конечно, согласилась бы, но не с легким сердцем. Собственно, на замужество она и рассчитывала, но не спросишь же у солидного человека на второй неделе знакомства: «Ты на мне женишься?» Приходилось соблюдать дипломатию. Поэтому Таня и не хотела, чтобы родители ехали в аэропорт. Их встреча с Филиппом могла все испортить. Кроме того, Тане было любопытно, приедет ли в аэропорт его дочь. Но уже в самолете выяснилось, что дочь тоже не приедет.

– Отлично, прибудем на Родину вдвоем, – натянуто засмеялась Таня.

– Да я вообще-то не то чтобы очень соскучился, – заметил Филипп. – Не был в Москве всего-то три недели.

И когда наконец по радио объявили, что самолет совершил посадку в аэропорту Шереметьево и Таня с башней светлых волос, уложенных в модную прическу и в том самом белом пальто с черным воротником, на которое ей указал в магазине на улице Риволи Филипп Иванович и которое он все-таки купил, ступила на холодную, влажную московскую землю, это была уже не та Таня, что когда-то плыла по Сене с Янушкой на теплоходике со смешным названием «муха».

За загородкой в толпе встречающих маячила физиономия Хитрого Лиса, вернувшегося в Москву раньше патрона, а на аэропортовской стоянке их ожидал новый, до блеска отполированный черный «Мерседес» с водителем – воплощением вежливости.

Они поехали в город. Таня и узнавала все вокруг, и не узнавала. «Как грязно! Как много дорогих машин, какое все вокруг чужое и вместе с тем родное. Как странно, что все вокруг говорят по-русски... как много рекламы, за ней не видно улиц. А с другой стороны, что на них смотреть? Редко когда увидишь хоть чем-то привлекательный дом. И какая откровенная обнаженка в этой рекламе...»

Однажды Таня и Янушка пошли дальше своего корпуса, в глубину исследовательского городка и обнаружили между зданиями скульптуру: очередную каменную бабу с топорным лицом и практически без мозговой части черепа.

– Смотри, черепа нет, а вторичные половые признаки присутствуют, – заметила Таня.

– Ничего удивительного, скульптор наверняка был мужчиной, – отозвалась Янушка. – Еще с древних времен наличие мозга у особей женского пола не считается необходимой принадлежностью. Вспомни, в Лувре на лестнице красуется крылатая, но безголовая богиня победы Ника. Хочет взлететь, да не может, только крыльями машет. То ли символизирует удачу в чистом виде, то ли то, что женщине для побед голова не нужна.

Таня хмыкнула: Ника в Лувре действительно безголовая.

– И еще есть пример! – сказала Янушка. – Царица Нефертити.

Таня сразу вспомнила знаменитое лицо: нежный бутон на упругом стебле гордо вытянутой шеи, вытянутые глаза, изящные ноздри. Весь вид царицы настолько самодостаточен, что отсутствие верхней части черепа воспринимается как нечто совершенно органичное. Таня даже подумала, что череп даже мешал бы изображению царицы, утяжелял бы воздушный профиль. Таня засмеялась. Действительно, ни одного безголового мужика она припомнить не могла.

«Хорошо, что я не пожалела денег, купила Янушке этот альбом, – подумала Таня. – В нем есть и крылатая Ника, и безбашенная Нефертити. Хоть бы мы увиделись с Янушкой когда-нибудь!»

И вдруг она поняла, что все действительно закончилось – и Париж, и мадам Гийяр, и все трудности, и работа... И ей вдруг так стало жаль всего этого... «Ничего, – подумала она, – нужно пробиваться вперед!» – и скосила глаза на Филиппа Ивановича.

Тот разговаривал по телефону. Таня прислушалась.

– Да, прилетел. Сейчас еду домой. Увидимся. Целую.

Таня замерла, но ничего не спросила.

– Молодец, что не спросила, – усмехнулся Филипп. – Это я с дочерью разговаривал, с Машей. Надо будет вас как-нибудь познакомить.

С Машей так с Машей... Таня представляла себе дочь Филиппа Ивановича вполне самостоятельной, крупной женщиной, такой же умной, решительной, как он сам. «Обычно взрослые дочери не очень интересуются любовницами отцов».

За окном «Мерседеса» скользнул плакат с рекламой какого-то банка. На огромном полотне служительница финансов – молодая дама в очках, как у мадам Гийяр, призывно улыбалась и показывала пальцем то ли на свое декольте, которым представлялась возможность попользоваться клиентам банка, то ли на финансовые документы, опять-таки каким-то образом увязываемые в сознании зрителя с вышеупомянутым декольте. «Ничего не изменилось. По-прежнему все через задницу», – с каким-то удовлетворением констатировала Таня.

Филипп Иванович высадил ее около дома.

– Уезжай, я позвоню. – Таня спешно поцеловала его в щеку и подняла голову, не видят ли родители.

– Тебя, оказывается, муштровали в детстве. – Он проследил направление Таниного взгляда.

– Что делать, родителей не выбирают. – Еще год назад Таня никому ни за что не призналась бы, что в детстве ее действительно муштровали.

– Это хорошо, это правильно.

Филипп подмигнул ей и сел назад в машину. Шофер вывернул со двора. А Таня нажала кнопку домофона и с нежностью в сердце ждала, пока отец спустится помочь занести ее вещи.