Ирина Степановская - Ноев ковчег доктора Толмачёвой

– Будь по-твоему. Собирайся.

Он еще донес до ее квартиры сумку, помог взобраться на пятый этаж.

– Господи, Тина, я сейчас вспомнил, как ты валялась тут в коридоре без сознания... Это был такой ужас!

За дверью заскулил сенбернар. Тина, не отвечая, быстро открыла дверь, вошла. Сеня выскочил к Барашкову и, не удержавшись, сделал лужицу у его ног.

– Ты чего это, друг?

Тина остановилась на пороге комнаты. Барашков остолбенело вошел следом за ней. В квартире творилось черт знает что. Почему-то Барашкову запомнились тонкие колготки, висевшие на люстре. Другие предметы одежды, как мужской, так и женской, валялись по всей комнате. Подушки и одеяла, простыни и ковер – все было перепутано, перемешано, как будто в квартиру ворвались воры и перевернули в ней все вверх дном. Обнаженная молодая женщина, как с журнальной картинки, лежала на полу на белом пальто, и ее светлые волосы мотались из стороны в сторону по пушистому меху. Азарцев сжимал запрокинутые руки своей возлюбленной. Барашков даже не понял, что это Татьяна. Азарцев склонялся и разгибался на ней с закрытыми глазами, и Аркадия поразило выражение блаженства и муки на его лице. Такое выражение могло бы принадлежать великому актеру в какой-нибудь самой большой его роли, но совершенно не вязалось с тривиальностью позы Азарцева, с видом раскинутых длинных женских ног.

– Я тебя люблю! Я тебя люблю! – Это был стон, рев, вопль исходящей экстазом души.

Татьяна первая почувствовала что-то враждебное. Наверное, потянуло холодом с лестничной площадки. Она запрокинула голову и увидела Тину.

– А-а-а! – закричала она и, приподнимаясь, обхватила Азарцева руками.

– Ты кончила?!

Выражение торжества на лице Азарцева сменило гримасу напряжения и муки. Он испустил животный вопль и упал на Татьяну, содрогаясь от ощущения счастья, освобождения, возврата молодости и прежних ощущений.

– А-а-а! – она колотила его по спине изо всех сил.

– Что, моя родная? Тебе было хорошо?

– Замолчи!

Татьяна сбросила его с себя сильным движением и перекатилась по полу. Замерла на животе, подтянув под себя ноги, будто ожидая удара. Он поднял голову, поднялся на руках, увидел вошедших, вскочил, прикрылся валявшимся под ногами полотенцем.

– М-да, – выдавил из себя Барашков и поставил Тинину сумку на пол. Стуча когтями, из коридора медленно вошел сенбернар.

– Даю вам на сборы пять минут.

Аркадий обернулся к Тине.

– Пойдем на лестницу, подождем.

Она стояла позади него и смотрела на всю эту картину испуганно и беспомощно. Потом вдруг губы ее побледнели, глаза закатились, и Валентина Николаевна рухнула, как подкошенная. Сенбернар Сеня шарахнулся в сторону, и поскольку коридор был узкий, он смягчил ее падение своим боком. Тина упала на спину, но голова ее мягко скользнула по собачьей шерсти.

Барашков пытался ее подхватить, не успел. Побежал в кухню за водой. И потом, когда он брызгал Тине в лицо и пытался нащупать ее пульс, в его глазах еще долго стояла ее безжизненная рука на полу.

– Подожди меня. Не уходи! – сказал Азарцев уже одетой Тане, когда она подобрала с пола свое пальто и, осторожно перешагивая через простыни и одеяла, проскользнула к выходу. Сенбернар зарычал на нее, приподняв морду.

– Подожди, я сейчас быстро все соберу.

Азарцев быстро сновал по комнате, складывая раскиданные вещи.

Таня замерла у стены, стараясь не смотреть на все еще лежавшую на проходе Тину, на хлопотавшего возле нее Барашкова.

– Может, помочь? – наконец не выдержала она. – Что с ней?

– Иди отсюда, – буркнул ей Аркадий.

– Давайте положим Тину на постель, – сказал уже собранный Азарцев. – И мы уйдем.

– Отваливайте быстрее. Кажется, она приходит в себя.

Тина застонала.

– Пошли.

Таня взяла Азарцева за руку. Владимир отодвинул сенбернара в сторону, они вышли в подъезд.

– Как все ужасно получилось, – проговорила Таня, когда они спускались по лестнице.

– Я все равно тебя люблю, слышишь? – Азарцев остановился, прижал ее к себе и стал целовать в губы. – Я тебя люблю, несмотря ни на что.

Таня отодвинула его голову, посмотрела на него и испугалась.

«Меня, наверное, никто так еще не любил, – подумала она. – Что же мне теперь делать?»

– Куда ты сейчас? – спросила она.

– Я не хочу с тобой расставаться. Особенно сейчас.

– Я должна идти. У меня дела.

Он перебил.

– Я знаю. Ты должна идти, но это ненадолго. У меня есть другая квартира, на Юго-Западе. Там сейчас живут квартиранты, но я их выгоню. Скажу, чтоб съезжали немедленно...

– Но так не делают.

– Плевать. В конце концов, отдам им деньги. Но завтра ты должна быть там. Я встречу тебя в метро.

– Я не знаю... я ведь не свободна... Я еще не знаю, смогу ли я...

– Перестань. Дороже тебя у меня никого нет.

– У тебя вообще никого нет? – Таня широко раскрыла глаза.

Азарцев подумал. С трудом вспомнил.

– У меня еще есть дочь.

– И у тебя – дочь, – Таня бессильно уронила руки. – Везет мне на дочерей.

Азарцев прижал к губам палец.

– Тише. Я не хочу, чтобы мы о чем-нибудь говорили. Если нужно идти, давай разойдемся молча. И ни о ком ни слова.

Таня вдруг подвинулась к нему и поцеловала его в губы.

– Бедный... какой ты у меня бедный!

Говорят, истинные англичане – снобы. Коренные москвичи – снобы не меньше. И этот снобизм, взращенный в течение десятилетий особенным статусом Москвы перед другими городами, был Татьяне свойствен. Она впитала его с детства, и хотя никогда не делала видимых различий между жителями Петербурга, Самары и Нижневартовска, тем не менее в ее душе глубоко, само собой, укоренилось гордое знание, что она – коренная жительница самого лучшего города страны. Но когда ей пришлось пожить за границей, ее беременность Москвой как-то сама собой закончилась, а нерожденный младенец не вызывал больше ни сожаления, ни горечи.

Таня вышла на «Маяковской», когда-то самой любимой своей станции, не обращая никакого внимания на потолочные мозаичные панно. А ведь в Париже она не раз вспоминала эту станцию, как любила стоять с отцом в вестибюле, держа его за руку, и, задрав голову до головокружения, рассматривать любимые композиции на потолке. Но сегодня, появившись на «Маяковской» после двухлетнего перерыва, Таня совершенно не вспомнила ни о планирующих самолетиках, ни о цветущих яблоневых ветвях, которыми так любовалась в детстве. Она торопилась в квартиру Филиппа.

Позади гостиницы «Пекин» к ней кинулась какая-то тетка в невообразимой шляпе и с толстой сумкой через грудь.

– Девушка, до площади Маяковского как добраться? На чем я могу доехать до площади Маяковского?

Таня посмотрела на нее, не понимая.