Вячеслав Панкратов - Двести лет рода

По-настоящему мудрый человек ощущает весь мир, как семью.

Китайская пословица

Анна еще с детства неплохо знала историю своей семьи и исчисляла ее с начала девятнадцатого века, то есть примерно за сто лет до своего рождения. И мать, и отец, и бабушка Феодосия, и ее любимые дяди, братья матери не раз рассказывали ей о том, как после войны с Наполеоном в глухие леса на реку Волынь севернее Брянска, в нескольких километрах от рабочего поселка Ивот и километрах в двадцати от большого промышленного села Людиново, пришел вместе с семьей и своими друзьями мастер-углежег по имени Яков Зинуков и основал здесь хутор.

Откуда был родом сам Яков доподлинно установить не удавалось, но если судить по именам сыновей: Стах (Астах, Евстафий) и Яков, и событиям, происходящим здесь в течение девяти предыдущих веков, то можно было предположить, что откуда-то с запада, возможно из Белоруссии, Литвы, или даже Польши. Одно было известно точно, что были они православными христианами, а не католиками, свободными людьми, а не крепостными, и старший Яков был не просто свободным, но и знающим человеком, иначе бы не привел людей и семью основывать свое дело в глуши брянских лесов, где когда-то по преданию кончил жизнь и зарыл свой клад легендарный Кудеяр-атаман.

Но Кудеяр со своими двенадцатью разбойниками (читай Некрасова и слушай прекрасную песню на его стихи в исполнении Шаляпина) вольготно гулял по лесным дорогам от Смоленска до Воронежа и от Тулы до Чернигова еще в шестнадцатом веке, во времена Ивана Грозного, и может быть, совсем не здесь, а в муромских лесах, как считают многие, а до того, с конца десятого века, Брянск и его леса принадлежали князьям то киевским, то орловским, то черниговским, то смоленским, и целых полтора века числились во владениях Великого Литовского княжества, пока в 1500 году Иван III, сын Василия Темного и великий князь Московский, ни отвоевал их у Литвы, ревниво полагая, что нечего чужим князьям владеть тем, что когда-то (точнее еще в IХ веке) было естественной границей между Русью Киевской и Вятичами, которые уже давно были причислены к Московии.

Таким образом и род Якова Зинукова был скорее всего намного старше того времени, о котором рассказывали Анне ее бабушки и дядья, и велся с незапамятных времен, как весь род человеческий, – ведь не взялся же он неожиданно из ничего путем непорочного зачатия, пусть даже такие утверждения и существуют в сознании людей.

Но, возвращаясь к Брянщине, следует сказать, что все князья, не исключая киевских, владели этим краем весьма условно, потому что вокруг Брянска, а еще более севернее его, к Калуге, были такие лесные дебри, овраги, холмы и болота, что даже посланцы Золотой Орды обходили их стороной, ибо поймать здесь кого-то, да еще вытребовать с них дань было задачей практически невозможной. Не случайно же Брянск назывался сначала Дебрянскъ и писался через «мягкий ер», и только позже для упрощения речи, а заодно и «по закону падения мягких ер» стал величаться коротко и ясно Брянском.

Однако, даже победы Ивана III, сумевшего за годы своего правления увеличить размеры Московского княжества более чем в шесть раз, не принесли покоя этим местам, потому что дебри эти, хотя и были дебрями в прямом смысле слова, но при этом были столь богаты и так удобно расположены в центре России между Москвой, Киевом, Воронежем и Смоленщиной, что постоянно не давали покоя завистливым окружающим. Лес, пенька, пушной зверь и мед, смола, воск, мел и известь, да к тому же – обилие извилистых рек, по которым все это можно было сплавлять в сторону Днепра и Волги, а дальше – к Черному морю и Каспию, так тянуло пришельцев, что Речь Посполитая рвалась в эти места весь шестнадцатый век, а Лжедмитрий II уже в начале семнадцатого века пытался захватить Брянск своим войском, из-за чего малочисленные жители предпочли сжечь город, «чтобы не достался вору», как писали они в Москву, и уйти в леса. Леса и дебри спасали здесь местных жителей не однажды.

Через год город был выстроен заново, а в 1622 году воевода Брянска князь Долгоруков, смог доложить в Москву, что в городе насчитывается уже более тысячи человек «способных носить оружие», то есть охранять и город, и границы России.

Пожалуй только с приходом Петра Великого в этих местах установилось относительное государственное спокойствие, а в начале восемнадцатого веке в тех самых лесах севернее Брянска были найдены керамические глины, кварцевые «стекольные пески» и болотные руды богатые железом, и тогда уже Анна Иоановна отдала эти места на откуп и развитие знаменитым уральским Демидовым. Так, получив богатейшую, почти еще не распаханную вотчину в центре России между Калугой и Брянском, Евдоким Демидов начал здесь промышленную эру, построив в конце тридцатых годов восемнадцатого века на впадении рек Неполодь и Сукремля в Болву у деревеньки Людиново, две большие плотины для своих заводов.

Как сообщают первые «писцовые книги», в деревне Людиново в 1626 году было «5 дворов крестьянских, 2 бобыльских и 4 двора пустых». (Бобыли, как видите, к крестьянам не причислялись, а четыре двора оказались пустыми скорее всего потому, что жители занимались охотой и прочим лесным промыслом и прятались от казенных людей, чтобы не платить налогов: писцовые книги составлялись именно для их сборов). Деревенька, прямо скажем, так себе даже по тем временам, да еще с брошенными дворами, но при этом «обнесенная частоколом от нашествия лесных обитателей». Что подразумевалось под «лесными обитателями» не совсем ясно: скорее это были медведи, волки и рыси, водившиеся здесь в изобилии, но возможно и последователи Кудеяра, которых и в семнадцатом, веке было предостаточно.

Но Демидовы в восемнадцатом веке берутся за дело уже с привычным размахом: только первая плотина закладывается длиной в версту и высотой в четырнадцать метров, а в середине века на демидовских плотинах в Людиново и Сукремли уже стоят и в полную мощь трудятся два завода, чугунолитейный и железоделательный, а в округе работают – кирпичный, сахарный, фаянсовый, полотняный и винокуренный (ну как же без этого!), – и множество мелких вспомогательных производств.

Людиново (одна из гипотез происхождения названия – поселение «люда», свободных людей: заводских рабочих, ремесленников, мастеровых, которых было принято называть просто «людом», вторая – люди новые, то есть пришлые, не коренные жители) разрастается в село; уже не просто дворы, а сотни дворов и усадьбы вырастают на берегах запруженной Неполоди, разлившейся до целого озера. Все это означает, что сюда согнано из окрестных деревень и завезено со стороны много вольных и подневольных людей, осуществляющих этот процесс, и все эти люди, как приписные (заводские) крестьяне, так и завезенные мастеровые трудятся на этих заводах на Демидовых и государство, одновременно обеспечивая себя землепашеством, огородничеством и лесными богатствами.