Сергей Чекалин - Бабушка, расскажи сказку!

Крестным у Миши и у меня был один и тот же, Яков Сергеевич Шемонаев. Крёстной у него была сестра мамы, Мария. Моей крёстной была другая сестра мамы, Александра. У сестры Валентины крёстной была сестра папы, Серафима Незнанова, а крёстным – племянник папы, Валерий, наш двоюродный брат. Лет ему тогда было всего шестнадцать с половиной. Он, вероятно, только что окончил десятилетку и приехал поступать в Воронеж в медицинский институт (Валерий родился в 1940 году, в январе месяце, поэтому летом 1956 года он был уже выпускником средней школы). А на подготовку к экзаменам остановился у нас, в деревне. Помню, что на радостях первых своих крестин он крепко выпил, так что пришлось ему охлаждаться на погребце.

Мне до сих пор странно, что так «отмечали» какие-то крестины, с выпивкой. В нашей семье не особенно приветствовали тогда такие выпивки и отмечания. Скорее, это совпало и с гостями. Вполне вероятно, что вместе с Валерием у нас были и его родители. Тоже вероятно, но, скорее, была уже и семья Незнановых, Серафима и Николай с годовалым сыном Юрой. Поэтому и гульнули заодно на многих радостях.

Мне хорошо вспоминается приходящийся на этот именно период следующий случай. Так, вообще, летом скот практически и не резали. Только в очень редких случаях. Что-то такое случилось у нас, что пришлось зарезать овцу или барана. Дедушка возил на базар в Токарёвку (районный центр) продавать, но продалось не всё. Остаток он немного обсолил и положил в погреб на снег. Наша вторая часть погреба всегда забивалась снегом в конце весны, перед снеготаянием. Вот эту «солонину» и изделия из неё и подавали на стол на крестинах…

Покровская церковь строилась на средства прихожан с 1818 по 1825 гг. Она имеет три придела: в честь Покрова Пресвятой Богородицы (основной), в честь Казанской иконы Божией Матери и в честь святого Пророка Илии.

Если бы не смена правления в государстве, то, вероятно, все действия с нашими крещениями и отпеваниями проходили бы в другой церкви, в Полетаево, деревянной церкви Архангела Михаила, которая была приписана к Рудовской церкви, являвшейся для этого прихода главной.

Бабка Варя, соседка, и меня молитвам научила. Помню, что знал «Символ веры», «Царю Небесный», молитвы праздников, молитвы Богородице, «Отче наш», конечно. Лет ей тогда было, вероятно, под семьдесят. Забыл, но до сих пор помню, вероятно, с ошибками, начало «Символа веры»: « Верую во единого Бога Отца, Творца неба и земли, и во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия…».

Поскольку церковь от нашей деревни была далеко, а родившихся детей-то всё равно крестили, хотя во время правления Н.С.Хрущёва довольно плотно занимались теми, кто общался с церковью. Так вот, бабка Варя однажды крестила у кого-то зимой ребёнка. Это мог делать любой сам крещёный, с чтением определённых простых слов, крещается, мол, такой-то раб божий во имя Отца и Сына и Духа Святого, аминь. И так три раза, того и достаточно.

О них с её дочерью Настасьей в нашей семье до сих пор живёт один их разговор между собой.

– Настя, ты-ба за водой сходила, што ля!

– Сама сходи. Намного ты старше меня-то?

Не очень намного старше своей дочки была бабка Варя, лет на шестнадцать.

Своего колодца у них не было, и они пользовались нашим. А идти-то к нему в обход нашего дома. Зимой – по сугробам, без дорожки. Мало складного с ведром или двумя вёдрами воды.

Ходила тётя Настя как-то по каким-то делам в районный центр, который находился от нашей деревни в пяти-шести километрах (тогда нашим районным центром было Полетаево). Возвращается домой, по дороге нагоняет её на двухместном тарантасе местный небольшой начальник. Терентием его звали. Тётя Настя и говорит:

– Лаврентий Ильич, подвези-ка меня до деревни. Ноги уж не идут. Уморилась совсем.

– Садись, подвезу, конечно, только я не Лаврентий, а Терентий.

– А-а! Всё равно. Они друг от друга недалеко живут.

И ещё одна история про Забановых, прямо сказочная. Сын тёти Насти, Николай, уехал в Москву, устроился на работу, женился. Вот как-то собралась тётя Настя навестить их. Продуктов взяла деревенских, что было тогда им возможно по их достатку, села в поезд в Токарёвке и прибыла на Казанский вокзал, на площадь трёх вокзалов. Не думала она, что Москва – это не Масловка (соседняя с нами деревня по пути из нашего Красного Куста в Полетаево), где и улица-то всего одна, да и на улице этой всех знаешь. А тут – кругом дома каменные, народ вокруг тебя идёт в разные стороны, тем более – у трёх вокзалов, здесь всегда столпотворение, в любые времена. Совсем растерялась. Что делать? Адрес, конечно, с собой был, вероятно. Но тут до адреса, что ли? Вот она и спросила первого попавшегося ей на глаза: «Милок, ты не знаешь, где тут Колька Забанов живёт?»

А Колька-то совсем и не Забанов, а Кошелев. Это подворье у них, как я уже выше говорил, – Забановы, тем более – в нашей деревне и совсем даже не в Москве.

А этот «милок» и говорит: «Знаю, поедем, отвезу».

И доставил нашу путешественницу прямо к Кольке на квартиру. Оказалось, что они друзья, вместе работают. Вот тебе и Москва, деревня большая. Но все друг друга знают. А как же? Тем более – Кольку-то Забанова. Кто же его в нашем Кусте или деревнях соседних не знал? А тут, подумаешь – Москва! Дело какое!

Кстати, с этим Колькой случайно и отец мой встретился в Москве, на ВДНХ. Родители жили уже в Московской области. Отец поехал на ВДНХ, в основном в павильон «Пчеловодство» (он работал в то время в совхозе пчеловодом). А Николай Кошелев работал электриком на ВДНХ. Так и получилось: «Здравствуй, как живёшь?» И ведь узнали же друг друга, хотя не виделись больше, вероятно, тридцати лет…

И вот приезжает тётя Настя из Москвы из гостей, рассказывает, как она у них чаю напилась с сахаром. На столе солонка стояла с мелкой солью белого цвета. У нас-то в деревне никогда такой соли не было. В нашем деревенском магазине была только серая, да ещё и комками. Эта соль была насыпана прямо на полу, в отдельном закутке – заходи и набирай, сколько тебе требуется, только резиновые огромные сапоги надеть надо было, прямо на свою обувь, в них и заходили в этот закуток. Вот тётя Настя и насыпала себе в чай этой московской соли как сахару, да и побольше, чтобы уж послаще было.

Да мало ли что ещё можно рассказать про тётю Настю. Как, например, она на самолёте прокатилась.

В то время у них на постое был очередной председатель нашего колхоза. Очередной потому, что одно время, перед самой организацией совхоза, до 1959 г., у нас очень часто, чуть ли не каждый год, менялись председатели. Никак не налаживалась колхозная жизнь. Думали, что виноват в этом председатель, а не сама система. Прямо никак не мог большевизм признаться, что эти неурядицы с колхозами только от него. Так вот, в последнее время были уже не свои председатели, местные, а привозные, поэтому у них здесь жилья не было, их и ставили на постой к кому-нибудь. За это тоже полагались трудодни.