Безумный Дед - Псевдовселенная Безумного Деда или терапевтические сказки для взрослых

– Серега, открывай эту! – раздался голос, и мне показалось, что даже об его тембр и хрипотцу можно порезаться. Настолько суровый нрав у их хозяина.

Вроде скрежет замка. По звуку замок похож на гаражный что ли. Скрип железной двери. Затем меня заволокли в какое-то помещение и бросили на пол.

– Придет в себя, окажи ему помощь! – снова этот ужасный голос.

– Х-х-ха-а-рашо, – ответил кто-то явно испуганный.

– Тяжеловат спортсмен, – вдруг произнес еще кто-то, с аналогично мощным суровым голосом. – Через пару часиков Прохор приедет с ним побазарить. Сделай так, чтобы пацан взбодрился.

– Я н-не в-вра-ач! – опять испуганный голос.

– Ты же вроде умный дядька. Вот и подумай! – опять суровый голос. – Все! Все на выход!

Шаги удалились из помещения, и дверь отрезала меня от «коридора в ад». Я лежал, а неизвестный, похоже, встал с какой-то кровати или еще какой мебели. После армии скрипучий стон панцирной сетки трудно перепутать с чем-либо. Сосед тихими шагами подошел ближе и аккуратно коснулся моего плеча.

– П-па-а-рень! Т-т-ты живой?

Я понимал, что в принципе сейчас я в относительной безопасности и начал потихоньку шевелиться. Начал кряхтеть от сильной боли по всему телу. Голова на удивление почти не пострадала. Видимо, били аккуратно, чтобы не убить.

– С-с-слы-ыш-шишь м-мен-ня?

– Да, – проскрипел я.

Неизвестный мне человек начал распутывать мою голову. Он кряхтел, по всей видимости, от старости. Пытался сделать все аккуратно и с горем пополам у него наконец-то получилось. Я обнимал руками бетон и чувствовал левой щекой его прохладу. Дышать стало легче. Я дышал и ощущал, как пыль с пола забивается мне в ноздри. Надо вставать. Я уперся руками в пол и начал, перешагивая через собственную боль, поднимать верхнюю часть туловища. Стоявший надо мной начал помогать мне, прихватив меня обеими руками. И вот я на ногах. Открываю глаза… И… это шок! Подвал. Похоже на подвал. Грязные исписанные стены и серый бетонный пол. Сама комнатка скорее чулан. Двухъярусная койка. На тумбочке тусклая свеча. Умывальник в одном углу, над ним треснутое зеркало, а рядом металлический бак, накрытый крышкой. В другом углу удобства, которые таковыми не назвать, внешне как армейский унитаз (дырка в полу). Только сейчас я начал улавливать, как смердит вся обстановка. Эта невыносимая вонь будто бы паленой кожи и грязной одежды. После я оглядел незнакомца. Взрослый, возраст неизвестен. Тяжело определить, он вероятно выглядит старше, чем есть, в таких-то условиях. Одет в поношенную грязно-серую робу. Легкая проплешина на темени, щеки осунувшиеся. Мужчина чуть пугливо сверлил меня взглядом сквозь треснутые линзы очков.

– П-присядь, – сказал он вдруг почти без заикания и даже с некоторой заботой в голосе.

Я послушал совета и опустился на койку. Он же суетливо зачерпнул воды эмалированной кружкой из железного бачка. После протянул мне кружку. Я взял ее в руки и, сделав несколько глотков, вдруг ощутил насколько прохладно в помещении. Незнакомец присел рядом и, упершись локтями в свои колени, скрестил пальцы рук.

– Ты кто, дружище? – спросил я.

– Я Михаил Палыч, – произнес он с некоторой грустью и добавил. – Я школьный учитель по литературе, но, как сам видишь, ныне и совсем уж никто выходит.

– А я – Ярослав.

– Рад знакомству! – протянул учитель мне руку. Я поглядел удивленно, он, немного смутившись, добавил. – Я, правда, рад, что наконец-то не один здесь, в этих четырех стенах. Ведь одиночество от безумия тем и отличается, что безумец уже один и сам в себе весь, а одинокий, если его положение не изменится, безумцем пока еще не стал, но обязательно им будет. Жаль, конечно, что при таких обстоятельствах произошло наше знакомство, но есть правила хорошего тона, воспитание и как минимум то, что нас от животных отличает.

Я равнодушно пожал его руку после этих слов. Не могу сказать, что хотелось доверять учителю, просто казалось, что ему хотелось хоть кому-то поверить. Михаил Палыч не вызывал симпатии, так как похож на тюфяка, да и вел себя, как слабый духом человек. Однако, жизненный багаж у него имеется, да и умом бог не обидел. Хотя, какая мне до него была разница в тот момент.

– Ты же вроде заикался.

– Я это от страха и от неуверенности жуткой, – сказал он, и в этот момент показался мне еще меньше, чем был. – Я очень боюсь охрану, звери они… Нет у них ничего человеческого.

– А они походу серьезные? – начал я прощупывать почву, пальцами ощупывая свою кривую переносицу. Нос оказался цел, а кривизна осталась в память от совсем других событий. – Как думаешь, на многое способны?

– На все, я с полной уверенностью тебе об этом говорю, – ответил Михаил Палыч и с досадой выдохнул. – До тебя со мной парень жил, молодой. Виктор Пуликин, но прозвище у него было – Пуля. Тридцать два парнишке было с небольшим. Ремесло у него было необычное, он лучше многих мог в доверие втираться, тем и промышлял – мошенничал. Предложил Прохору стартап, деньги на него взял и в бега подался со всех ног. Он в паре с другим парнем работал, тот его и сдал вроде, или… нет, он не то что сдал, а сам нашел. Пулю, когда изловили, денег при нем не нашли, и молчал ведь прям, как рыба. Сумма большущая настолько, что здесь и за двадцать лет не отработать, выгода одна только, если расскажет. И его пытали, чтобы узнать, где запрятал. Когда уводили для пыток, а когда здесь прямо при мне, – указал Михаил Палыч на пол перед собой, явно отмечая место преступления. – И вот, раз к проводам прицепили и динамо-машину крутить начали. В итоге так Пулю изжарили и замучили, что он прямо на моих глазах и ушел из жизни. Духом сильный был и настырный, да вот плоть это – клетка, сердце, видать, и не выдержало нагрузку. Ужасно видеть такое! Не то страшно, не то жалко, – у учителя прокатилось пару слез по щекам. – Поэтому я с ними и не спорю, да и стараюсь по всем вопросам посговорчивее быть. На все способны, знаю и сам видел. – Михаил Палыч явно ощутил пережитое вновь. Весь этот страх вперемешку с жалостью и бессилием. – Он, Пуля, только и поведал, что друг детства его сюда определил. Это что же за друзья такие?

– Тебя прям Михаил Палыч называть или положение позволяет Мишей?

– Честно, в этих обстоятельствах границы стираются, так что, как тебе удобно, – пожал учитель плечами.

– Ладно! С уважением к твоему возрасту отнесусь, – махнул я легко ладонью. – Михаил Палыч, ты им тоже денег должен?

– Да, согласен с тем я или нет, но оказался должен.

– И много?

– Двадцать тысяч долларов, будь снаружи, то уже отдал бы, – лицо его еще сильнее погрустнело.

– Блин, но это же копейки! – я вдруг ощутил некоторый шок. – Почему им сразу не отдал?

– Да я бы с радостью отдал и доплатил бы даже, – вдруг опустил Михаил голову. – Да только сдается мне, что это показательная порка, но без всяких зрителей. Наказывают меня не за мои проступки и даже не за чужие, а есть мотив в разы ужаснее – гордыня. Сначала один человек подставил, другой ужасно огорчился из-за самолюбия, а третий наказывает не в курсе даже и за что. Прохор-то обо мне поди уж и забыл совсем, ведь я ему и вовсе был не интересен. Это Акима сильно обида заела, самолюбие его больное. Вот он к Прохору и обратился с просьбой проучить, да сюда трудиться меня пристроить. Кто знает, что дальше ждет, быть может помру от слабости или перепродадут кому другому на работы. Но вера в то, что белый свет увижу, а уж тем более волю и родных, у меня в сердце давно иссякла. В-общем, доживаю своё здесь.