Николай Бизин - Среда Воскресения

А ещё – оставалось сделать это незначительное (как шевеление губ) движение пальцами, чтобы все (несовместимые) миры совместились «как-то иначе».

Не так, как «доселе» – неудачливо, а получая «новое бытие бытия»; возможно ли это – посредством телесного соития любящих? Или (и скорей всего) подобное любование «напрасными надеждами» на слияние душ в сплетениях тел – очередная правдивая ложь, тупик без выхода (и даже без захождения друг в друга).

Я бросаю взоры! Ты бросаешь взоры!

Взор сдвигает атомы со своей опоры

И срывает дверь со своих петель -

Или как капель!

Или как метель…

И действительно – Идальго оставалось лишь сделать незначительное движение и словно бы открыть уже открытую дверь; впрочем, и в этом не оказалось непосредственной нужды – дверь распахнулась сама по себе! У его любимой женщины был собственный ключ от любых его дверей: он сам ей его вручил… Разумеется, он и об этом забыл!

Но ему напомнили:

Ты поверь, что мы живем в невидимом,

Что теперь все более невиданно.

Вот так и проявляет себя (когда возникает беспросветная нужда в божественном вмешательстве) пресловутый принцип deus ex machina: на пороге распахнутой двери стояла маленькая черноволосая (ослепительно черноволосая) и очень красивая (ослепительно красивая) женщина, перед которой мог быть беспомощен даже тот, кто видит в невидимом.

– Апсара! Никаких сомнений. Зачем она здесь? – так мог бы подумать любой просветлённый; но – Идальго лишь (мысленно) воскликнул:

– Жанна.

Она услышала и то, и это. Спросила:

– Апсара? С чего бы? Нас перед тобой не пятьсот и не две-три сотни тысяч (предполагаемое число апсар в индуистском пантеоне): я совершенно одна. Как и ты.

Он подумал (вослед за её словам) логически: число апсар в "Ахтарваведе", "Махабхарате" и пуранах колеблется от двух-трех десятков до сотен тысяч. В "Ваю-пуране" упоминаются апсары двух видов – "мирские" (лаукика), соблазнявшие людей, и "божественные" (дайвика). К высшему, "божественному" разряду относились апсары, находящиеся в непосредственном услужении у богов и нередко по их поручению соблазнявшие асуров или аскетов, которые своими подвигами достигали чрезмерной власти над мировым порядком и становились равными богам. Соблазненные апсарами, риши теряли свою силу и становились простыми смертными. Так, согласно "Махабхарате", апсара Тилоттама соблазнила братьев Сунду и Упасунду, из-за нее убивших друг друга; апсара Гхритачи – риши Бхарадваджу, ставшего отцом Дроны; апсара Менака – мудреца Вишвамитру, родив от него дочь Шакунталу.

– Я никого не собираюсь от тебя рожать, – рассмеялась она. – Да и чрезмерной власти над мировым порядком ты никогда не достигнешь. Сколь бы долго не простоял на одной ноге – это не приблизит тебя к богам (а на демонов в миру есть какая-никакая управа).

Кар-р!

– Скажи, – сказала она. – Разве ботинок в твоей руке похож на крокодила? Сколь бы ты не именовал его калигулой (или калигой) – никакого сходства.

Кар-р!

Он знал: ни одного случайного слова! Он (всё ещё на одной ноге) был очарован и озадачен: как описать неописуемую красоту? Только словами мифа:

Вот что сообщал Будде о красоте апсар его брат Нанда в буддийской "Нанда сутре" (Сутре о Нанде): "Преподобный Учитель, в сравнении с этими розовоногими небесными девами [апсарами] девушка из рода Шакья, красивейшая на земле, подобна обезображенной обезьяне, у которой отрезали уши и нос. Она не имеет никаких преимуществ, даже частично она не может равняться с ними, здесь и сравнивать нельзя. Эти пятьсот розовоногих апсар намного красивее, намного прекраснее, намного очаровательнее".

А вот что говорится об облике и способностях апсар в "Адипарве":

"В тот самый миг, когда Арджуна вытаскивал крокодила из реки, тот внезапно превратился в стройную женщину, украшенную всевозможными драгоценностями. Она была как бы озарена, о царь, великолепным сиянием своего божественно пленительного тела. При виде столь великого чуда восхищенный Арджуна, сын Кунти, сказал женщине:

– Кто ты, о стройная женщина, и каким образом ты превратилась в обитающего в воде крокодила?

Женщина сказала:

– О великорукий воин, я апсара, некогда бродившая в лесах, где обитают боги. Зовут меня Варга, я возлюбленная бога богатства Куберы. У меня есть четыре подруги-апсары, все необыкновенно красивые, которые по желанию могут переноситься с места на место. Однажды я отправилась с ними в обиталище космического правителя…

Я была с четырьмя своими подругами Саурабхейи, Самичи, Будбудой и Латой … мы были опьянены своей красотой, молодостью и любовной страстью…". Кар-р!

Нет, вовсе не так (банальным вороньим воплем) прозвучало это мене, текел, фарес:

– Привет! – сказала она (причём – безо всякой многомудрости).

– Привет, – едва-едва высказал он (причем – словно бы говоря на том языке, который сам стоит на одной ноге). – Здравствуй, Жанна.

– Стань нормально.

– Конечно, – сказал он и опустил ступню в носке на пол.

– Если ты видишь юношу, парящего над землёй, – сказала она.

Он бросил на пол калигулу… Кар-р!

Вот он стоит перед нами (и перед Жанной) – как перед зеркалом. И в этом зеркале ничего не переменилось в изображении Илии Дона Кеханы. Незачем было его отражению в нас менять (опять же – в нас) свою позу.

В нас (своих читателях) он просто стоял и смотрел на неё. И даже сам не заметил, как перестал душой опираться о дверь. Ведь одна его нога – была закинута на небо, потому – он вполне твердо стоял на обоих ногах – в обоих мирах.

Но она его видела совсем другим: удивленным, обрадованным и восхищенным. Она видела его – и она собиралась его (у него же самого) похитить. Да и почему бы ей так не собраться? Она видела нелепого человека в нелепой жизненной позе: с рыцарской калигулой (в одной руке) и с продажными сестерциями (в другой мысли).

А он опять и опять удивлялся наличию в мире такой красоты! Даже в его мире (и даже на пороге его Божьего Царства) такая красота ослепляла.

Ведь пока ты внутри себя – считай себя и Бармой, и Постником, которым любой Иоанн Васильевич просто-напросто обязан выколоть очи; причём – лишь затем, чтобы ни в Суздальских землях и в землях Рязанских, и прочих землях не поставили лучшего храма, чем храм Покрова! Чтобы никто бы не смел глядеть ни на что, помимо такой красоты.

Вчера он расстался с её красотой, причем – так, что оба они ощущали себя униженными! Сегодня он взглянул на нее и опять восхитился.

А если смерти нет, то что есть красота,

Которую не видят люди?

А если так, то что есть высота,

Которая тебя разбудит

И (как душа) едва коснется тела?

А если смерти нет, то что твои слова,

Которые не станут делом,