Александр Бунин - Огурцы растут ночью

Земля усыпана яблоками с пониженной социальной ответственностью. На дальних рубежах грустят напрасные кони. Седоки уже с утра не лихие.

Горничные в корпусах – крепенькие величавые девушки из окрестных поселений – не испорчены повышенным окладом жалованья, но готовы предоставить весь спектр своевременных услуг по соблюдению гигиенических норм в общежитии для людей.

Их природная грация не оптимизирована городскими условностями, брекетами и талиевидными корсетами. Они милы и приветливы, не вымогают мзду, а любого трезвого мужчину до ста лет воспринимают как потенциального суженого, поскольку их ровесники-односельчане изучают букварь уже под радостный звон мутных стаканов с отравленным зельем, в короткий срок приводя себя в полную негодность для использования по прямому мужскому назначению. Биологический материал стакановцев не интересует даже зловредную империалистическую военщину.

Имена у девушек всё больше экзотические, иностранного производства. Тань, Лен и Наденек уж и не сыщешь. Чем дальше в лес, тем больше Виолетт.

Уличной охраны много. Она тиха, застенчива, как неопытный эксгибиционист, и гордится новенькой формой, страдая от приступов трезвости. Не робкого десятка. Робкой сотни.

Начальник охраны часто болеет и лечится домашними средствами. Средств много и появляется он лишь в полнолуние. Бледный и неустойчивый. Тёртый малый. Его в детстве сбил Опель.

Номер постояльца небольшой, но с балконом, под которым словно древняя Кура шумит фонтан и бродят не белые ещё ходоки. Две узенькие сиротские постельки составлены вместе, но напарница в комплект не входит. Одной лежанки завсегда мало по ширине, а на обеих сразу спать не получается: разъезжаются будто Сцилла и Харибда, навевая мотивы детской игрульки «С кочки на кочку, в ямку бух!», эротично поскрипывая в такт прерывистым стонам настольной лампы.

На нарядном зазубренном подносе гнездится ёмкий чайник. Полезная вещь в прохладную осень. Могла бы быть: ни одна из имеющихся розеток не принимает чайниковый нефритовый стержень в своё столь ожидаемое лоно. Сердцу не прикажешь. Электрику тоже. Бесполезность – первое условие роскоши.

Небольшой холодильник бродит по комнате в разумных пределах и просит милостыню электрическим голосом. Стартует без команды. Фальстартом не грешит.

Кондиционер шумит, как настоящий, но холодит лишь нежное сердце. Великое чудо Маниту.

Телевизор значится в программке пребывания, но показывает только рябь красивого серого цвета. Качество ряби отменное.

Раковина с танцующей водой украшена ажурными паутинками внебрачных трещин, напоминающих схему московского метрополитена имени В. И. Ленина 70-х годов. В районе станции «Площадь Ногина» размещена крупная впадина, вызывающая мысли.

В кране уютно шустрит вода, создавая эффект присутствия. Вечерами не так одиноко в тоске по объединению пролетариев всех стран.

Двериный рык сопровождает всюду. Скрипучее тайное тут же становится явным. Коридорные песнопения обозначаются уже в шесть утра: у постояльцев тяжёлый сон. В беспокойстве об уровне холестерина в крови и идеальной, геометрически выверенной прямолинейности прямой кишки.

Чистка, оставшихся после советской власти пожилых зубов, также сопровождается звуками в предрассветной тишине. Как у вольера со слоном. Однако уровень децибел этой гигиенической процедуры не превышает допустимых норм, принятых в авиакомпании «Люфтганза» для грузовых самолётов.

Ресторан для приёма пищи значителен и совсем не похож на вокзал. «Шведский стол» пребывает в обрамлении дорогих матерчатых скатертей цвета старых кружев. Красивые и качественные тарелки: молочно-белые, как новенькая «Тойота», квадратные, тяжёлые. Но постблагородный райкомовский народец всё равно корчит лица, ведь у себя в родной Мандобреевке они привыкли есть на золоте, а спать на серебре. Это явление аристократического нигилизма наблюдается и у других утончённо-бледнолицых соотечественников на далёких курортах Плайя-де-Лас-Америкас, покрытых чёрным песком вулканического происхождения. Здесь тоже всё не так.

Громогласное «Приятного аппетита!», бросаемое в изведанную даль каждым входящим, звучит как сигнал тревоги и является в понимании публики высшим проявлением светскости бытия.

У граждан аппетит из мезозоя. Едят много, быстро и без разбору, как в армии в последний раз. Иногда гортань не справляется со скоростью загружаемых в неё продуктов питания, и в ответ на утробный кашель в адрес обвиняемого поступают нещадные весёлые хлопки в область между бордовой шеей и вялым крестцом. Извечный компромисс между желанием и возможностью.

Слово «кушать» звучит повсеместно. О еде говорят с особой нежностью, уменьшая и лаская названия местных блюд. С тарелок хризантемно-празднично свисают юркие макароны, а застенчивые грудные кармашки предусмотрительных дамских рубашечек привлекательно топорщатся припасённой пищей в предвкушении позднего романтического ужина с сосисками. Инновация. Продовольственный push up.

Начинающие младенцы бузят и не хотят есть кашу. Это свойственно всем местам и временам.

Девушки, следуя негласным требованиям санаторного ГОСТа, выказывают бретельки от лифчиков во всём их кружевном великолепии и буйстве цветовой гаммы, робко потребляя недонастоящий кофе, забавно оттопырив наманикюренные мизинчики на пьющей руке.

Взрослые номенклатурные тёти с выражением юридического лица, не плескающегося в волнах самокритики, – геликоны, игравшие когда-то первую скрипку. Они поднаторели в жизни, наполненной искусственными страстями. Имеют узкий профсоюзный лоб, бас-профундо и мощность тепловой пушки. Поступь их тверда, а помыслы туманны.

Они давят категоричной осведомлённостью по всем вопросам, загоняя робеющих мужчин в токсичный кильватер аромата своих духов и освежающий запах азу по-татарски. Среди этой административной мантиссы, пропитанной идеологическими символами пленумов и партсобраний, чувствуешь себя небольшим провинившимся ребёнком, дымящим сигаретой без фильтра в дамском туалете. Сражаться с ними не следует. И победа, и поражение будут одинаково позорны.

Вечерами тёти с отвращением слушают буржуазную музыку в виде блюза «Женщина с большими ногами», пытаясь бывалыми голосами охватить всех присутствующих национальной заботой. В атмосфере витает флирт времён принудительной коллективизации.

Прогрессивные бабушки подвержены застольному фоббингу. Остальные тёщи и свекрови выполняют свои многовековые функции и приносят посильный вред.

На минус втором этаже раскинулся медицинский центр, имеющий отношение к медицине. Здесь же, для удобства нездоровых людей, открыт большой аптечный киоск, который закрыт всегда.