Алиса Гордеева - До первого снега

– Не ври себе, крошка!

Наградив меня снисходительной улыбкой, Дани разворачивается и идёт дальше, а у меня внутри всё взрывается от желания утереть парню нос! Доказать, что он не прав, что все они не правы: я нормальная!

– Завтра в шесть! – кричу ему в спину.

– Что «в шесть», Рита? – не оборачиваясь, спрашивает Дани.

– Я приглашаю тебя на свидание! Завтра в шесть!

– Даже так?

Он снова замедляет ход и недоверчиво смотрит на меня.

– Да! И если ты сейчас откажешься, то…

– Я согласен, Рита! – перебивая, отрезает Дани. – Завтра в шесть на этом самом месте!

Мысли о предстоящем свидании будоражат сознание. Ступая зелёными носками по деревянному полу комнаты, хожу, как заведенная, из угла в угол:

«Это всё несерьёзно! Я только утру Дани его зазнавшийся нос. Пабло, мой милый Пабло! Это вовсе не то, что сможет нас разлучить!»

Не замечаю, как пролетает вечер, в беспокойных метаниях ворочаюсь ночью и лишь утром, оказавшись у дверей школы, вспоминаю об угрозах Сальваторе.

– Сегодня не убегай, ладно? После уроков будет финал со сборной из Эскеля. Команда Санчеса сильна, но Сальваторе куда круче! – Тео провожает меня до моего шкафчика и чмокает в щеку.

– Какая ещё игра, Тео?

– По гандболу, конечно. Представляешь, наша школа удерживает кубок уже восьмой год! Уверен, и нынче наши парни надерут задницу Санчесу!

– Мне это не очень интересно.

Тео забавно таращит глаза, не веря моим словам: а я даже не знаю толком, что такое гандбол.

– У меня сейчас тесты по химии, но на большой перемене я тебя найду и всё расскажу. Вот увидишь, это стоит того! И, Рита, ничего не бойся: Вик дал обещание деду, что тебя не тронут.

– Вик? Разве он здесь что-то решает? – С парнем Мики я так и не успела познакомиться, но, вспоминая о Сальваторе, ничему уже не верю.

– Решает или не решает, не знаю! Но пока ты под его защитой, тебя никто не посмеет обидеть, можешь не сомневаться! А если что, скажи, ладно?

Тео убегает, а я боязливо оглядываюсь по сторонам, ожидая насмешек от окружающих, но меня опять не замечают. Никто не отпускает гнусных шуток, не шушукается за моей спиной, не припоминает мне вчерашний трусливый побег – меня для всех просто нет. Закинув вещи в шкаф, беру пару учебников, и сверившись с расписанием, отправляюсь на поиски кабинета литературы, но внутренний компас даёт сбой: я хожу кругами, плутая по серым коридорам и не смея поднять глаза. И вроде вокруг всё спокойно, но внутренне ощущение приближающейся бури не покидает.

– Привет! Кабинет «8А» в этом крыле? – отчаявшись ходить от одной двери к другой, спрашиваю пару девушек, что стоят, привалившись к стене, в ожидании звонка. С виду вполне безобидные, они окидывают меня взглядом с ног до головы и, равнодушно пожав плечами, молча уходят.

– А ты не знаешь, где найти…

– Извини, не подскажешь…

Парень в клетчатой рубахе, девчонка с кипой бумаг в руках, компания во главе с кучерявым толстяком – все как один, заслышав мой голос, просто растворяются в толпе других учеников. Меня открыто игнорируют, и я даже догадываюсь, по чьей указке. Только если Сальваторе думает, что таким образом со мной расквитался, то грош цена его фантазии!

– Эй, новенькая! – поравнявшись со мной, басит парень ростом под два метра с кривым, явно когда-то сломанным и неправильно сросшимся носом. Его глаза чёрными пуговицами нахально скользят по моему телу, сегодня весьма скромно облачённому в обычные джинсы и объёмный свитшот, а губы растягиваются в презрительной ухмылке.– Кабинет «8А» за столовой, вниз по лестнице.

– Спасибо, – хриплю в ответ и не раздумывая спешу прочь от странного помощника, крепко прижимая к себе учебники.

Громила не обманул: за кафетерием я, и правда, нахожу узкую лестницу, ведущую в очередной закоулок на пол-этажа ниже. Вот только кроме меня здесь нет ни одной живой души. Мне бы насторожиться и вернуться, но в глубине замечаю невзрачную дверь, на которой красуется табличка «8А», и смело шагаю вниз. В два счёта преодолев пологие ступени, заправляю за ухо непослушную прядь и, глубоко вдохнув, дёргаю дверную ручку. В нос ударяет затхлый запах гнилой сырости, смешанный с другим – едким, сильным, удушающим, похожим на аромат дешёвого чистящего средства, коим драят общественные туалеты. Ладонью затыкаю нос и невольно отступаю: это какая-то злая шутка! Помимо вони, меня встречает кромешная темнота и мягкие шаги за спиной.

– Вот мы и встретились, куколка! – обманчиво ласковым голосом тянет Сальваторе, а затем небрежно толкает меня вперёд, в эпицентр черноты, и закрывает на ключ дверь.

Учебники с грохотом валятся из рук, пока сама я приземляюсь на холодный пол. Быстро вскакиваю и иду на пропитанный злобой голос, но практически сразу же носом упираюсь в закрытую дверь.

– Какого чёрта?! – ору навзрыд, не понимая, что происходит. – Немедленно открой! Выпусти меня!

– Шуми сколько влезет, но, кроме крыс, притаившихся в темных углах подвала, тебя никто не услышит!

– Будь ты проклят, Сальваторе! – Кулаки горят от бессмысленных ударов в дверь, а желудок сводит от ужаса.

– Даю тебе сутки, чтобы поумнеть! – веселится снаружи мерзавец. – Надеюсь, ты хорошо запомнишь урок!

А дальше —тишина и пожирающая своим зловонием тьма.

– Толедо, ты здесь? – Барабаню по холодному металлу ворот автомастерской, а затем боком пытаюсь открыть ржавую дверь, дабы не запачкать её собственной кровью. Скрежет накаляет и без того издёрганные за день нервы. Я устал, вымотан, словно меня избили.

– Толедо! – ору ещё громче; от моего крика хлипкие стены мастерской сотрясаются, и я, обессилев, приземляюсь на гору покрышек в углу. – Где ты там, брат? Ты мне нужен!

Чувствуя жжение в ободранных ладонях, бросаю на них беглый взгляд, а затем сплёвываю скопившуюся во рту кровь.

– Какого чёрта, Вик?! – вместо приветствия обрушивает на меня свой гнев Дани. – Мика же просила тебя не драться!

– Мика! Мика! – Если бы только Толедо знал: я уже сто раз пожалел, что ввязался в эту аферу. – Мики здесь нет, брат!

– Да какая разница?! Ты ей обещал!

– Обещал, – соглашаюсь с другом: он прав, чёрт возьми! – Но что поделать, если Санчес так и не научился проигрывать?

– Скорее ты, Вик, не научился молчать! – выплёвывает Дани и достаёт с полки над моей головой импровизированную аптечку. – Что на этот раз?

– Ничего нового, – шиплю, когда ободранную кожу обжигает спиртовая салфетка.

– Вик!

– Говорю же, ничего нового! Да полегче, брат! – Смахиваю руку Дани, когда жжение становится нестерпимым.

– У тебя бровь рассечена. – Толедо не обращает на меня внимания и вновь начинает обрабатывать ссадины. – Да и нос. Зубы хоть на месте?