Алиса Гордеева - До первого снега

Получив багаж, медленно плетусь к выходу, выискивая глазами кого-то похожего на моего отца, но всё тщетно. Раз за разом вчитываюсь в имена на белоснежных листочках, коими размахивают встречающие, вот только моего среди прочих нет. Верчу головой по сторонам, чувствуя, как паника медленно, но верно, вытесняет здравый смысл.

«А вдруг обо мне забыли? Что делать, если никто меня не встретит?»

Мне всего шестнадцать, а значит, я даже не могу сама купить билет на обратный рейс, чтобы вернуться домой. Испуганная, растерянная, я достаю мобильный, в надежде, что отец во всём разберётся. Но как назло мой оператор сотовой связи отказывается работать на другом конце земного шара.

Глупые слёзы. По любому поводу они тут же находят выход, показывая всем и каждому, какая я жалкая и беспомощная. Ненавижу их! Но сейчас ещё больше я ненавижу отца, по вине которого стою здесь совершенно одна, никому не нужная, всеми позабытая.

С чемоданом в руках стою возле раздвижных дверей, ведущих к выходу на улицу. Там, снаружи, кромешная тьма. Неудивительно: в Аргентине второй час ночи. Робкие фонари, отбрасывающие свет на землю, лишь создают иллюзию безопасности и комфорта. Стоит посмотреть чуть дальше, туда, где исчезают красные огоньки фар отъезжающих автомобилей, как мне становится не по себе.

Мимо проносятся люди. Кто-то смеётся, кто-то просто громко говорит по телефону. Многие настолько увлечены собой, что не в силах меня обойти, то и дело толкая в разные стороны. Но во всей этой снующей толпе я совершенно одна. Никто не видит моих слёз. Никто не горит желанием помочь. Никто меня не замечает.

Делаю шаг вперёд и замираю, стоит прохладному воздуху колючим дыханием обхватить моё тело. Слишком сильный контраст: из жаркого лета – в прохладную зиму, из привычной жизни – в абсолютную неизвестность. Ругаю себя за невнимательность: я же смотрела прогноз погоды, но не учла, что ночами гораздо холоднее. Обхватываю себя руками, до упора натягивая рукава толстовки на озябшие пальцы, и отчаянно переступаю с ноги на ногу. Глупая! Только я в погоне за красотой и удобством могла приехать в сандалиях на босу ногу и коротких шортах!

В нескольких метрах от трясущейся себя замечаю свободную машину такси и спешу к ней, до конца так и не решив, куда ехать. Одно знаю точно: ночевать в аэропорту я не стану.

Стуча зубами, тяну за собой огромный чемодан, и тут в спину доносится низкий прокуренный голос, очевидно, принадлежащий моему деду:

– Убегать в никуда – это всё, чему смог научить тебя Винсенто? Грош цена такому воспитанию!

Сделав, скорее, по инерции, ещё несколько шагов в сторону такси, останавливаюсь, не находя в себе сил обернуться. И, вроде, я должна радоваться, что меня нашли, но в старческом голосе улавливаю ничем не замаскированную неприязнь. Мне даже не нужно поворачивать голову, чтобы понять: меня ждёт очередное разочарование.

– Рита, верно? – Голос деда слышится всё ближе. Слегка хриплый и неспешный, с местным акцентом, он пугает меня ничуть не меньше холодной аргентинской ночи в полном одиночестве.

И всё же, пересилив себя, оборачиваюсь, чтобы тут же пожалеть об этом, а ещё о том, что не успела уехать.

– Анхель Сото? – брезгливо морщу носик, стоит взгляду зацепиться за неопрятного вида старика, идущего навстречу.

Одутловатый седой дед в заношенной, явно не первой свежести одежде. Хотя и одеждой назвать то старьё, что сейчас на нём, можно с огромной натяжкой. Тёплая куртка, прежде чёрная, но по прошествии долгих лет непрерывной носки изрядно полинявшая, с белёсыми разводами, на нём расстёгнута, являя миру объёмный живот, прикрытый полосатым шерстяным свитером в небрежных катышках. Бесформенные штаны с огромным количеством карманов растянуты на коленях и местами все в каких-то пятнах. Но самое страшное – его обувь: массивные сапоги на широченной подошве, цвет которых скрыт под толстым слоем грязи. Весь этот комплект завершает идиотская кепочка, скрывающая старческие залысины и придающая Анхелю убогий вид.

– Винсенто назвал тебя в честь матери – похвально! – тянет старик, улыбаясь, а затем подходит ближе и выхватывает у меня из рук чемодан. – Но лучше бы он научил тебя элементарным нормам поведения, внучка.

Последнее слово Анхель не произносит – выплёвывает. Ему не менее противно смотреть на меня, чем мне на него. Теперь я отлично понимаю отца, в своё время сбежавшего от деда, но и ненавижу его ещё сильнее за то, что сослал меня к нему.

– Шевелись, девочка! – бросает Анхель и катит мой чемодан в противоположную от такси сторону.

Сколько ему? Около семидесяти? Для своих лет он весьма шустро и уверенно передвигает ногами, и мне приходится приложить немало усилий, чтобы его догнать.

– Как вы меня узнали? – кричу в широкую спину деда.

– Хм… – усмехается тот. – Только избалованная и пустоголовая дочь моего дрянного сына могла прилететь зимой в одних шортах. Отсутствие мозгов тебе явно досталось от отца!

Стискиваю зубы, чтобы не ответить на хамство старика тем же, но решаю промолчать. Он не прав: отец научил меня уважать старших.

– Я не учла, что прилечу ночью, – только и бросаю в своё оправдание, но в ответ получаю новую порцию раскатистого смеха.

– Ты не учла, что прилетишь в Тревелин, девочка!

– Тревелин? – переспрашиваю несмело, в душе надеясь, что речь идёт о пригороде Буэнос-Айреса.

– Тревелин, милая моя, Тревелин! – противно усмехается старикашка, вместо того чтобы всё объяснить, а затем резко останавливается возле повидавшего виды пикапа, не менее замызганного, чем и его владелец.

Анхель с размаху закидывает мой дорогущий чемодан, стоящий явно больше, чем эта колымага, в грузовой отсек, а сам, не обращая на меня внимания, садится за руль.

– Тебе отдельное приглашение нужно, принцесса? – недовольно бурчит он, переваливаясь массивным телом к пассажирской двери. – Шевелись, Рита! А то и к Рождеству не доедем!

– Куда не доедем? – сдавленно переспрашиваю.

– В Тревелин, Рита, куда ж ещё?

Позабыв о холоде, стою, обдуваемая колючим ветром, и мотаю головой.

– Я никуда с вами не поеду! Я хочу домой!

– Теперь твой дом здесь, – чуть мягче отвечает старик, а затем хлопает по затрапезной и однозначно не самой чистой обивке сиденья. – Садись. Не дело в таком виде по ночному Буэнос-Айресу разгуливать. А хочешь обратно, так это с Винсенто договаривайся. Я против не буду: головной боли и без тебя хватает.

Во взгляде Анхеля улавливаю что-то очень знакомое: так порой смотрел на меня отец. Да и глаза старика такие же: темно-карие, выразительные, добрые.

– У меня мобильный не работает! —В полной растерянности топчусь на одном месте. И, вроде, чувствую, что Анхель меня не обидит – так, поворчит немного, – но в то же время сесть к нему в машину не решаюсь.