Виктория Травская - Варкалось

Ад и рай её воспоминаний стояли насмерть, и ни один не уступал другому. Но потом прибегала Вера с каким-нибудь из бесконечных вопросов, с цветком или с красивым мокрым камушком, а там и Петька принимался кряхтеть и требовать молока – спасительная рутина брала своё.

Однажды, перестирав детские вещи, она обнаружила, что Веру одеть решительно не во что. Та, как проснулась в трусишках и в майке, так и стояла перед ней теперь, просясь гулять, а все её вещи, включая единственное платье, висели на верёвке в саду. Маша подумала о платьицах, старых и новых, на вырост, поджидающих в шкафу в их с Алексеем комнате, и взялась за телефон…

Алексей приехал в ближайшие выходные, привёз вещи и остался ночевать. В воскресенье вечером они вернулись в город.

……….

На исходе лета старшие Рангуловы засобирались в Питер – не в отпуск, насовсем. Разговоры об этом велись в семье и раньше, но Игорь Семёныч не хотел оставлять мать, а та упёрлась: не брошу Сенину могилку, и всё тут. Но летом бабушка слегла, и вскоре её не стало. Бабушкина болезнь, пусть и недолгая, прибавила Маше хлопот: они с Алексеем жили в служебной бабушкиной квартире при общежитии, занимая одну из двух просторных, с высокими потолками комнат этого старого, дореволюционного ещё дома. Теперь, когда бабушки не стало, квартиру следовало вернуть администрации. Тут и подоспело решение переезжать: свёкру предложили работу в одном из институтов северной столицы.

Переезжать решили всей семьёй: Кавказ полыхал – да что там Кавказ! Занялись все окраины. Десятки лет люди жили рядом, ходили друг к другу в гости, помогали чем могли, вместе женили детей и оплакивали покойников. И вот в одночасье стали врагами, взялись за оружие, город, в котором теперь и своим недоставало работы – один за другим закрывались оборонные заводы – наводнили беженцы, пополз гнилой, зловонный шепоток: русским здесь делать нечего, они пришлые! Пусть убираются… Мало кто говорил это вслух и всерьёз, но, похоже, каждый был теперь только за себя. Люди осторожные и предусмотрительные засобирались, снялись с насиженных мест, подались, от греха подальше, – «в Россию», как в последний бастион, а кто и дальше.

Первым протоптал тропиночку вездесущий Петька. Неведомо каким ветром занесло его в Питер, но этот неунывающий авантюрист однажды позвонил по межгороду и сообщил родителям, что не вернётся. Учитывая ситуацию, отговаривать его не стали, а его рассказы о тамошнем житье-бытье по капле точили каменное сердце недоверчивого отца. Неожиданно для всех, этот вертопрах на новом месте преуспел. Мать, после очередного его звонка, пересказывала домашним новости, Игорь Семёныч вначале отмахивался:

– Наташа, ну честное слово, ты как маленькая, Петьку что ли не знаешь? Дели всё на восемь. Лучше скажи, сколько денег опять попросил!

– Да не просил он денег, Игорь!

– Ой, да ладно, – не сдавался свёкор, – как будто я не знаю, что ты натихую шлёшь ему переводы.

– Игорь, клянусь: с марта ничего не просил!

Это уже было серьёзно: до сих пор Петька с его эскападами и способностью влипать в неприятности был едва ли не главной статьёй семейных расходов. Но Игорь Семёныч не верил, что это надолго, ухмылялся: ну-ну. Вот погодите, заявится с поджатым хвостом и ещё большими, чем прежде, долгами!

И Петька таки заявился – но не с долгами, а с молодой женщиной, которую представил родным как жену. Помимо жены, он привёз всем подарки, одет был с иголочки и держался с непривычным достоинством, за которым только в редкие минуты можно было разглядеть прежнего Петюню. Та, кого он представил как жену, была хрупкая блондинка из счастливой женской породы, о которой говорят: маленькая собачка – до старости щенок, но трезвый оценивающий взгляд и уверенная манера всё же выдавали в ней опытную и достаточно взрослую женщину. Под нажимом матери Петька признался, что она старше его на десять лет, а Маше шепнул, что на все четырнадцать и у неё – только тссс! – взрослая дочь.

Пожалуй, после Петькиного отъезда Рангуловы стали думать о переезде всерьёз, интересоваться ценами на жильё и видами на трудоустройство. Так совпало, что Петька был тем самым человеком, который располагал необходимой информацией – он подвизался риэлтором, неутомимо «изучал рынок» и с наслаждением пускал в ход свой знаменитый шарм, напропалую очаровывая клиентов.

Глава 13. Бог с ним, с лицом…

Было понятно, что суммы, которую Рангуловы выручат за свою недвижимость в глубокой провинции (в отличном состоянии, престижном районе, и хоть на юге, но всё же не курорт), точно не хватит на равноценное жильё в Петербурге или даже в окрестностях. К тому же попутно следовало решить ещё целый ворох проблем, которые громоздились одна на другую и по мере разрешения не убывали, а только множились, подобно тому сказочному дракону, у которого на месте отрубленной головы тут же вырастают две новых.

Например, было совершенно непонятно, что делать с Алексеем и его семейством. Идея о том, чтобы жить одним домом, была отвергнута обеими сторонами – разве что на самое первое время, пока доедут вещи, отправленные контейнером. Одно дело жить с холостым Петькой, пусть и оболтусом, зато большую часть времени не обременяющим родных своим присутствием, и совсем другое – с шумным выводком юных Рангуловых, к тому же имеющим тенденцию к увеличению: в сентябре Маша снова была беременна, так что для старшего сына следовало подыскивать отдельное жильё. Рассматривали варианты трудоустройства с общежитием, искали, у кого можно занять недостающую сумму. Пока попадались, главным образом, спальные районы в радиусе нескольких остановок от конечной станции метро, но Петька звонил почти ежедневно, едва подворачивалось что-то достойное внимания, и наконец совершил практически невозможное: в Пушкине – в Царском Селе, как с восторгом и надеждой подчёркивали свёкры – нашёл квартиру в точности как родительская, только, конечно же, без ремонта – и, неподалёку, комнату в коммуналке для брата. Квартира продавалась срочно, поэтому цена была относительно приемлемой, так что решать вопрос следовало немедленно. Родители дали отмашку, Петька внёс задаток, и сборы вступили в завершающую фазу.

На сердце у Маши было тревожно и радостно, всё это было похоже на невозможный сбывающийся сон. Подростком, вместе с матерью, она побывала в Петербурге, тогда ещё Ленинграде, останавливались у дальней родственницы, троюродной отцовой сестры. Город поразил её юное воображение, и на некоторое время она поселилась в нём вместе со своими наивными мечтами. Одно время хотела даже поехать туда учиться, но отец сказал твёрдо: нет. Здесь мы рядом, всегда можем помочь, а там, случись что, ты совершенно одна. Вот выучишься, тогда езжай куда хочешь. Поэтому Маша с готовностью согласилась на предложение свёкров и радостно предвкушала отъезд.