Алесь Кожедуб - Черный аист

Утренним автобусом в Теребежов приехала руководитель фольклорной практики Татьяна Николаевна Петрова, и мы всей группой отправились в нашу хату.

– Почему не в клуб? – осведомилась Татьяна Николаевна.

– Будем есть каравай! – хором ответили девчата.

Татьяна Николаевна была женщина крупная, в жару ей приходилось нелегко.

– Далеко до хаты?

– Рядом!

Татьяна Николаевна вздохнула и повлеклась вслед за студентами. Валера предупредительно взял из её рук сумку с вещами.

– Магнитофоны сломались? – спросила преподаватель.

– Все починил, – доложил Валера.

Похоже, его слова были для Татьяны Николаевны полной неожиданностью.

– Как это – починил? – остановилась она. – До конца практики они ещё ни разу не дотягивали.

– Пришлось повозиться, – согласился Валера. – Но у меня с собой инструмент, запчасти… В общем, записали столько, что и за зиму не расшифруем.

Новость была столь впечатляюща, что у Татьяны Николаевны разгладилось лицо. На нём даже появилось что-то похожее на улыбку.

– Не хотите пойти ко мне в семинар? – сахарным голосом спросила она. – Золотые руки нам нужны.

– Вот с ним пойдём, – показал на меня пальцем Валера. – Диплом будем по фольклору писать.

Татьяна Николаевна, до сих пор сталкивавшаяся с чудесами только в сказках, не верила своим ушам.

– И вы тоже?.. – посмотрела она на меня.

«Похоже, до сих пор парней в её семинаре не было», – подумал я.

– Были, но очень давно, – махнула рукой преподавательница. – После каждой практики за свой счёт магнитофоны ремонтировала… Как вы на филфак попали?

В её словах я уловил нотки подобострастия.

– Поступили, – хмыкнул Валера.

– Что здесь поют, кроме частушек?

– Свадебные песни, – сказал я.

– Частушки вообще не поют. Это же Полесье, – добавил Валера.

– Ну да… – Татьяна Николаевна заискивающе заглянула ему в лицо. – Я вижу, у вас фотоаппарат…

– У меня несколько камер, – сказал Валера. – Сейчас сниму вас в процессе работы. Пригодится.

По пылающему лицу Татьяны Николаевны стекали капли пота, но она на них не обращала внимания.

«Интересно, какую тему диплома выберет Валера? – подумал я. – Сам-то я займусь солдатскими песнями».

Вчера дед Ефим спел мне солдатскую песню.

Песня мне понравилась.

– Надо было вместо матерной частушки её спеть, – сказал я. – Всех девок перепугал.

– А девки любят пужаться, – засмеялся дед. – Хлебом не корми, дай повизжать.

Здесь он был прав. Все наши барышни, включая старосту Светку, хотели чего-нибудь остренького. Хоть встретить того же вурдалака.

– Вурдалаков у нас немае, – закряхтел дед. – Вовкулаки – и тые збегли.

– Кто?

– Оборотни. Раньше их богато було. Всю землю распахали – они и сгинули.

Интереснее всего было бы написать диплом про вурдалаков или оборотней, но, боюсь, Татьяна Николаевна эту тему не утвердит.

– Мой диплом будет об использовании технических средств на фольклорной практике, – сказал Валера. – Мне кажется, актуальная тема. И современная.

Татьяна Николаевна промолчала. Она не была ещё готова к обсуждению тем наших с Валерой дипломов.

– Заходите! – встретила нас на пороге своей хаты Ульяна. – Только-только из печи достала.

Каравай стоял на рушнике посреди стола. Даже я понимал, что это особенный каравай. Был он высокий, пышный, украшенный узорами из глазури, а главное, с двумя рожками в виде шишек.

– Я такого ещё не видела! – шепнула мне в ухо Светка.

Я тоже не видел, но не стал в этом признаваться.

– И я не видела, – шепнула мне в другое ухо Ленка.

– А я видел, – сказал Валера. – У нас в Рахове…

Я снова подумал, что Полесье и Гуцулия, откуда Валера родом, во многом похожи. Вот и караваи такие же.

– Сколько просуществовала ваша Гуцульская республика? – спросил я Валеру.

– Полгода.

– И наша Белорусская народная республика столько же, – кивнул я. – Потом её большевики ликвидировали. А вас кто?

– Нас то ли мадьяры, то ли чехи. Мы же в Австро-Венгрии были.

– Понятно, – сказал я. – Интересно было бы проанализировать ход событий у нас и у вас после Брестского мира. Или хотя бы провести сравнительный анализ каравайного обряда белорусов и гуцулов. А, Татьяна Николаевна?

По затравленному взгляду Татьяны Николаевны я понял, что она мечтает лишь об одном: чтобы мы оба заткнулись.

– А что это мы стоим? – пришла ей на помощь Ульяна. – Каравай чекае!

Она взяла в руки большой нож и воткнула его в каравай, как охотник вонзает нож в затравленную им дичь. Студентки с воплями рванулись к столу, и теперь подобраться к нему можно было только с боем. Но и здесь выручила Ульяна. Она принесла по большому куску каравая Татьяне Николаевне, Валере и мне.

– Хлопцы за девками никогда не угонятся, – улыбнулась она мне. – Вон какие они у вас ладные да высокие.

– Берёзки, – хмыкнул Валера.

– Или осинки, – поддакнул я.

Татьяна Николаевна с видимым облегчением опустилась на широкую скамью, стоявшую у стены.

– Жарко, – сказала она.

– Сейчас я холодного молочка… – метнулась в сени Ульяна.

Подошла Людмила и отвела нас в сторону.

– Тебя ещё не вызывали в комитет комсомола? – спросила она меня.

– Нет, – сказал я. – А что?

– Ничего, – усмехнулась она. – Разговоры про Белорусскую народную республику добром не кончатся.

– Мы про Гуцулию, – сказал Валера. – Про неё ведь можно?

– Как дети малые, – вздохнула аспирантка. – Не слышали, что из Брестского пединститута нескольких филологов выгнали?

– За что? – насторожился Валера.

– За то самое, – строго сказала Людмила. – Вам, наверное, в армии послужить хочется. Вне очереди.

– В армию я не хочу, – помотал головой Валера. – Я и так в воинском городке вырос.

Я с любопытством посмотрел на него. В Новогрудке, где я кончал школу, половина моих одноклассников были как раз из воинского городка. В основном это были девочки, и все симпатичные. Ни одну из них, правда, в белорусском национализме обвинить было нельзя. А вот Валера в своём Рахове, похоже, воспитывался под западенским уклоном. Или перегибом.

– Никак нет, – сказал Валера. – Перегибов у меня нет. Между прочим, у нас в Киеве родился знаменитый лингвист Иллич-Свитыч. Не слышала?

– Слышала, – сказала Людмила. – Кажется, он умер совсем молодым.

– Погиб в тридцать с небольшим лет, – полушёпотом сказал Валера и оглянулся по сторонам. – Занимался праязыком. А сам знал больше ста.