Елена Сомова - Иллюзион жизни. Рассказы, эссе, миниатюры, ирония и гротеск

Неделикатно изъявив желание подать голос на своего придворного шута, Королева оторвала от дела попугая Ея Величества, выщипывающего холку кавалергарду при дворе, ибо заросла оная ковылем да репьем. Попугай не любил, когда его отрывают от важных дел, и рявкнул что есть силы на Королеву, забыв тактику поведения, которой обучался у Пуммейстера. Пуммейстер за это оказался уволенным и копал грядки когтями, вырывая клубни будущих цветов, бросаясь ими в окна Королевы. Ея Величество думало, что это с ней так заигрывает Садовод Ягодкин, который в тот момент выводил для Ея Величества новый сорт смородины размером с арбуз каждая ягодка, – сплошной витамин Ц.

Раскрасневшаяся Королева устала отказывать своему садоводу, и решительно шагнула к окну, но увидела в саду всего лишь уволенного Пуммейстера.

– Что Вы здесь делаете? – удивленно вскинула брови и ресницы вслед за бровями Королева, так что и брови и ресницы упали на подоконник.

Сразу же был уволен придворный парикмахер. Кадровый Шумахер действовал безотлагательно и выполнял свои функции в соответствии с уставом королевства. И этим лишился карьеры. Все дело в клее: Шумахер разбавил его… не скажу, чем, неэтично. Объем клея в пузырьке для макияжа Ея Величества должен был превышать нарисованную полоску на три миллиметра с половиной – и только так. Такова была воля королевы.

После текущих событий Королева готова была выслушать ответ уволенного Пуммейстера.

– Я здесь сочиняю план бездействия, Ваше Величество, – отвечал распыхтевшийся Пуммейстер, хранитель тишины и спокойствия государства.

– А по чьему приказу Вы здесь…

Королева замялась, ибо не знала, как обозначить действия уволенного Пуммейстера.

– По собственному желанию, – отвечал уволенный Пуммейстер Королеве, не дождавшись, когда к Ней подбежит советник по русскому языку Русопят Белокопытцев.

– А кто тебе дал собственное желание здесь, при дворе? – не унималась Королева, разминая свой язык перед заседанием Совета своих глупых министров.

– А я с ним родился, – отвечал Пуммейстер покорно.

Тут настал час открытия заседания, и Королева прошествовала в залу, где уже были расставлены свечи, выплавленные из старых огарков экономистом и серпухом Ея величества.

Так Пуммейстера «пронесло». Ему было назначено жалование как главному игруну, стимулирующему процесс заживления задушевных ран Королевы. Пуммейстер получил ранг при дворе, статус начальника государственного зоопарка Ея Величества и звание директора мясокомбината по совместительству, поскольку зоопарк располагался неподалеку от мясокомбината, и провинившиеся попадали во Дворец королевского семейства на аудиенцию только в виде колбасы на стол Королевы.

Так было жалко эту беременную дурочку, коротконогую, с толстыми икрами, налившимися титьками, подобно верблюжьим горбам, готовым к принятию тяжелой кармы – нести не свою ношу, освобождая ирода от ответственности. Ирод не рисовал себе в мыслях жизнь с дурехой, зачавшей от него во время его развлечения этой крепенькой телом, но хиловатой своим содержанием, тупицей. Она для него была вроде вешалки – удобной, комфортной и безотказной. В меру надежной. У нее была бегемочья походка на полную ступню. Она так и жила, по полной хватая горя и счастья своими обожженными в пятилетнем возрасте губами. Уродство прилипало к ней как ее принадлежность.

Жизнь с удобствами предпочитало все ее окружение, пользуясь дурой по – разному, кто как мог: то как жилеткой для вытирания соплей от наигранных слез, то перевалочным пунктом неудач, то просто узнать, чем жива и отнять, – забрать себе добытое кровавым прозрением дуры. Удивительно, но она мгновенно вызывала к себе презрение своей услужливостью и пониманием сути проблем Ирода и его окружения. К чему ей были эти мордовороты? Каждый себе на уме, сидит на своей ветке и вещает свои постулаты ценностей, противоположные твоим. Но уж самые растакие ценные. А ты – дура, и сиди в своем корыте и все, что ты вякаешь, принесет тебе рядом с такими иродами, только порицание. Они способны только порицать и не примут никогда твоей правоты.

Критиковать ее образ жизни и всё, что дура делает, стало нормой их отношения к этой девушке.

А станешь права – выдолбят на своих иродских стенах все, что есть у них против тебя, и обнародуют с уклоном в свою пользу, мол вот вам индивид, экземпляр под названием дура – хроническая. Всё, что она говорит – неправда. Потому что дуре изъясняться нельзя. Рядом с дурой мы все умные.

Ну как было сказать ей: «Беги отсюда, это звери!», – комфортнее смотреть жизнь, как бесплатный фильм в кинотеатре, не ожидая антракта и мороженого в фойе.

Дурочка проявляла усердие в учебе, надеясь на светлое будущее, обещанное некогда коммунистическим символом ушедшей в прошлое эпохи. Она почти всегда вела себя, согласно принятой роли. Эту роль она себе не выбирала, но коллекционировала похвалы в свой адрес от навозной кучи любителей живого кино. Гурманы натурального кинематографа подстегивали в ней неосмысленное шествие по острым камням своей горькой роли дуры.

Она от стремления к повышению своего статусного предназначения и уровня образования стала подружкой плохого человека, ежедневно осведомлявшего весь свой пожизненный экипаж нахлебников на чужие слезы о том, что дура ему сказала, как повернулась при ходьбе, как смешно поцеловала его, Ирода. Ведь это же так весело, когда все умные, а тут нашлась коротышка и обучилась по – срочному, так что все ее знания – псу под хвост рядом с их высшим-превысшим образованием на дневном-предневном отделении с выпивками, песнями и плясками. Гиганты мысли прошлись же…

Ироду весело было забавляться с дурочкой, сообщая под общий хохот кучки мерзавцев о ее прогрессе в умственном плане слушателям и соглядатаям истории.

Иногда дура чувствовала оттенок презрения к себе, но сразу же оспаривала в уме свои догадки с глупой своей верой в какое – то будущее на пустом своем месте.

На нее ходили как в зоопарк: посмотреть от скуки, узнать от нее самой, что нового в жалкой ее жизни происходит. Всегда было, над чем позубоскалить и потрепаться уставшим от своих мужей и спокойной размеренной жизни потаскушек от усопшей совести и потаскунов, пропагандирующих свободный секс, ибо главное – мозги, и если они есть, то можно садиться верхом на любого, и пилить дрова на записных книгах мудрости. Они оказались так безжалостны, заметив чуть – чуть крошечное, забрезжившее в черных тучах ее бытия, крылышко просвета. Ведь только им доступно окно в будущее и дверь в счастье. Эта белая сволочь разнарядится во все цвета мира, только бы оттенить себя и не слиться с мелочью.