Алексей Труцин - Смат

– Тём, это не моих рук дело. Мы же уже говорили, опять ты срываешься. Блять, клянусь же, это все ебучие конкуренты выскочки.

– Прости, это невозможно вынести. В ней был мой ребенок.

– Я слышал о твоих новых делах. Говорят, что ты совсем страх и совесть потерял? Ты превращаешься в монстра.

– Мне похуй.

– Дело твое, – тихо сказал Прототип. – Я просто хотел тебе сказать, что, кажется, эту войну мы выиграли.

– Да, знаю, все получилось.

– Будет только лучше, друг, не вешай нос, я знаю, каково это – терять близких, – сказал Женя и дотронулся до моей руки.

Китаец тем временем уже вызывал такси.

– Никто не ходит со стволом в метро, вызови такси или хотя бы купи букет цветов – этих долбоебов с ромашками никогда не шманают – вот мое правило, – делился он с мужиками.

Пока они ехали в машине, пришло какое-то уведомление на смартфон к Китайцу, и они сменили маршрут поездки. Спустя два дня я узнал, что квартиру моих родителей сожгли. Вместе с мамой и папой. Я окончательно растворился в бездне. Сразу же после этой трагедии Китаец, Рома и Сережа поймали Очкарика.

– Очкарик, а Очкарик, а почему ты Очкарик, ты же даже не носишь очки? – спрашивал Китаец моего старого подельника. Находились они в закрытом гараже.

– Ну, типа боится всего. Очкует. Это с самого детства прозвище, – сказал Рома. – Я знаю этого долбоеба. Это же телка Чистого главная.

– Что-то я не заметил, что боится, – сказал Китаец.

– Знаешь, что сейчас будет? – спросил Серега.

– Что вы хотите узнать? – спокойно спросил Очкарик.

– Знаем мы все, и даже больше, – сказал Китаец. – У меня четкое указание – вырезать кишки каждому, кого эта мразь любит. Твоя очередь.

– Вы звери, – тихо сказал Очкарик.

– А ты нет? В человеке, вершине эволюции, заключены начала всех живых организмов на земле. При большом желании можно стать деревом, тигром, волком или орлом, – с легкой иронией вещал Китаец и ходил вокруг связанного Очкарика, медленно размахивая руками.

Неожиданно у Ромы начался какой-то припадок, он начал трястись, изо рта пошла пена.

– Блять, сука, что за хуйня? – орал Сергей.

– Это эпилепсия, пустите меня, я знаю, что делать, – сказал Очкарик.

Китаец резко расстегнул наручники Очкарику, причем сделал это не ключом, а булавкой, а затем развязал его.

– Тише, тише, вот так, – проговаривал Очкарик.

Он положил голову каратиста набок на какую-то подушку, затем начал бить по щекам и поливать водой.

– Если через три-четыре минуты не приведем в чувство, звоним в скорую, – сказал Очкарик.

– Хуерую, – огрызнулся Серый, но Рома очнулся.

– Брат, все нормально? – обратился к нему Китаец.

– Да, да, со мной такое бывает, – сказал каратист.

– Ну вот, и как нам после этого тебя ебашить? – сказал Китаец.

– Слишком ты добрый, блять, – сказал Серега и размозжил голову Очкарика молотком.

Я лишился родителей, своего самого верного человека-талисмана и своей девушки. Все эти люди из большого бизнеса, менты и следственный комитет с ФСБшниками, простые бандиты, как мои старые знакомые, – все они были против меня. Я перестал понимать что-либо. Была ли это какая-то игра Прототипа или еще что-то, количество вопросов зашкаливало, но ответов искать не хотелось, и не было смысла. Картина моей жизни стала супрематизмом, ебучим черным квадратом.

Знаете, в моем детстве был случай, когда я гулял с одноклассницей, у которой уже был парень. А потом он взбесился и запретил ей со мной дружить. Приказал: «Либо я, либо он». Самой девочке нравилось со мной общаться, смеяться и прочее. Как-то ее парень закатил истерику перед всем классом, на что кто-то из толпы засмеялся и сказал: «Ты ревнуешь к этому?» К этому… К этому. Эти слова просто уничтожили мою тогдашнюю самооценку. Похоже было на то, что я какой-то урод, не достойный любви.

Мы хотели отдохнуть с Прототипом и улетели в Калифорнию на пару месяцев. Так получилось, что, часто выпивая и постоянно нюхая вместе кокаин, мы сначала поцеловались, а затем переспали, причем никто из нас до этого не был сторонником однополой любви.

Наутро, когда наркота и алкашка отпустили, в этом номере отеля, где мы лежали, я ощутил такую пустоту, которая раньше казалась мне просто невозможной. Я думал, что хуже чувствовать себя уже нельзя. По возвращении в Россию мы продолжали с ним эти свои эксперименты. Я совсем редко стал общаться с Рикки, он уже не смотрел на меня свысока, скорее, с неким страхом и жалостью.

В тот день мне нужно было съездить в область по делам. Встретиться лично с одним криминальным авторитетом Подмосковья. Я стоял у входа в метро Курской, и ко мне неожиданно подошел Китаец. Он протянул мне сигарету.

– Будешь? – тихо спросил он.

– Я не курю, – ответил я.

– А, точно, – он продолжил после паузы, затем снова замолчал и опять начал. – Тём, помнишь, Ёж все время бесился, когда его звали по имени Дима?

– Ну да, помню.

– Он когда в летнем лагере был, его еще ребенком изнасиловал мальчик из старшего отряда, и его тоже звали Дима, тезка.

– К чему ты это?

– Да так, ты же теперь тоже по мальчикам, думал, тебе будет интересно, – иронично произнес он.

– Пошел на хуй. Понятия не имею, откуда у тебя вся инфа, но это не твое дело, – сказал я.

– Сам знаешь, откуда.

– Ты лживая двуличная хуйня, да ты же мент, – цедя сквозь зубы, злобно мямлил я. – Всегда знал.

– Да нет, просто я с ними работаю, очищаю страну от таких, как ты, долбоебов. Ты же пожил, как король мира, да? Нестыдно теперь уходить.

– Я не собираюсь уходить.

– Придется, Тём. Прототип из тебя выжал все, он тебя выебал в жопу в переносном смысле, а затем и буквально. Я тебе, еще когда ты помоложе был, говорил: вали отсюда, вали без оглядки. Не твои это движухи.

– Некуда уже отступать.

– Это чисто их метод. Рубить хвост собаки по чуть-чуть. Они не сразу тебя стирали из истории, они сначала стерли все твои следы.

– Что ты хочешь сказать?

– Пора, Тём.

– Что значит пора?

– На тот свет пора.

– У меня есть еще незаконченные дела, – огрызнулся я.

– А мне поебать.

Не понимая, что делать – вокруг сновали толпы людей, единственное, что приходило мне в голову – это бежать, но какой смысл.

– Думаешь, мои люди потом тебя не уберут? – пытался угрожать я.

– После того, как я уберу тебя, меня тоже не будет в истории, вот только я, в отличие от тебя, продолжу жить. Потому что я никогда не выебывался и не совался, как ты, куда не следует.

– Чувак, я потерял все, все, понимаешь? Все, что любил, всех! Но теперь я могу позволить себе другое. Все остальное, что есть в жизни.

– Думаешь, что это справедливый обмен?

– Не знаю, я никогда не анализировал свою жизнь, так сложилось. Я уже мертв, уже на дне, все эти кайфы: дорогие шмотки, синька, путешествия, наркотики – меня это все уже не берет, я не знаю, зачем жить дальше.