Вячеслав Резеньков - Снежное танго

– Кажется, приехали! – выдавил с себя вспотевший водитель, и выпустил с рук влажный конец веревки.

Он подергал заклинившую ручку, а затем, навалившись всем телом, с трудом приоткрыл боковую дверь, после чего подобно выброшенной на берег рыбе, стал жадно вдыхать врывающийся в салон морозный воздух.

Экспедитор, сидящий рядом, опустил руки, которыми прикрывал лицо, открыл глаза, и стал рассматривать бревенчатую стену за лобовым стеклом.

– Где мы? – прохрипел он, чужим хриплым голосом.

Его глаза напоминали очковые линзы, которые носят старые пожилые люди.

Двери в дом отворилась, и на крыльце появился встревоженный старик. Из-за его спины выглядывала Катя.

– Боже мой! Ты что натворил? – сердито крикнул дед, вылезающему с саней водителю.

– Никифорович не шуми, мы все поправим! – виновато отозвался Челюкин, с которым у него были давние дружеские отношения.

– Катя, ты посмотри, что они сделали с нашим забором! – негодовал очумевший хозяин, – Да вы сукины сыны! Как вы их почините, ни штакетника, ни опор нет. Морозы, вон какие, лопата в землю не лезет! Ой, ой, ой…! – запричитал старик, осматривая разбросанные по двору ломаные палки, которые еще недавно служили надежной оградой его усадьбы.

Из машины вылез и экспедитор. Почтовые работники переглянулись, после чего стали осматривать ее корпус. Небольшие вмятины в передней части свидетельствовали о большой силе удара. По всем предположениям разбег аэросаней был таким, что при отсутствии внешних помех, они были способны унести двух путников высоко в небо.

Катя, простояв на крыльце еще какое-то время, вернулась в дом, и уже из комнаты наблюдала за тем, как из сарая, под руководством деда, незваные гости вытягивали заготовленные с весны брусья и доски, а затем в сгущающихся сумерках чинили разрушенный забор. Однако, в тот момент, забор ее мало интересовал. В девичьей голове, как заезженная пластинка, звучали ранящие слова деда о похождениях Игната, которые захватили все ее внимание и более не отпускали. Теперь она не плакала. Вместо обиды пришло желание отомстить. Мысленно перебирая возможные варианты, Катя интуитивно выбрала ту, которая должна была причинить изменнику наибольшую боль. Пренебрегая правилом, что месть, подобно блюду, предпочтительнее подавать холодным, она не желала ждать и готова была действовать. В голове быстро сформировался план действий. Она облегченно вздохнула и довольная улыбка тут же расцветала на ее миловидном личике. Потом девушка ушла в спальную комнату, и не раздеваясь, легла на кровать, с желанием побыстрее дождаться утра. Кровать, стоящая там, ранее принадлежала супруге Ивана Никифоровича, а потом по воле старика, внучка стала ее полноправной хозяйкой. Когда к деду приезжали гости, он говорил, что кровать не исправна, и стелил им на полу у печки, ревностно охраняя семейную святыню.

Девушка еще долго крутилась на пуховой перине, обдумывая детали своего плана, пока ее не начало клонить ко сну. В полудреме, она слышала, как в дом вошли почтовые работники. Потом, до ее слуха доносилась возня деда, который шаркал валенками по деревянному полу, повторно накрывая на стол. А, из мужской беседы за ужином, Катя поняла, что за хорошо выполненный ремонт дедушка согласился отдать гостям канистру бензина, которая стояла у него в сарае, где находился его старый мотоцикл. От его предложения переночевать у него дома, почтовики наотрез отказались, ссылаясь на график и занятость.

– Да, не можем мы остаться! – говорили они, – Ты почту передай Захарычу, и вот эти документы, а нам пора в дорогу.

Экспедитор сунул в руки деда синюю папку с бумагами, на которой красовался цветной почтовый оттиск.

– Только смотри, не потеряй, иначе мы за груз не расплатимся, – добавил Челюкин.

Старик взял папку и утвердительно кивнул головой.

– Как же вы доберетесь? За окном вон что твориться. Заночевали бы у меня, а утром поехали? – снова начал уговаривать старик.

– Мы Никифорович, к любой погоде привыкли, нам не впервой! – отвечал Челюкин.

Во время прощальной беседы, водитель аэросаней бросал косые взгляды на висевшие у шкафа старинные ходики.

Часы показывали четверть шестого вечера. Маленькая кукушка, застрявшая в окошке, уже давно молчала, не подавая признаков жизни. Наверное, пластмассовая птица понимала, что не следует больше напоминать старику о быстро уходящем времени, которого у него осталось не так уж и много. Птица отказывалась куковать даже тогда, когда Катя дотрагивалась до ее клюва и гладила по головке.

Услышав в коридоре шорох, девущка вскочила с постели и вышла к гостям.

– Можно я с вами поеду? – спросила она.

Иван Никифорович повернулся к внучке, и удивленно открыл рот.

– А, ты-то куда собралась? Нет, я тебя никуда не отпущу!

Наступила пауза. Гости переглянулись.

– Место, конечно, найдется, вот только…, – нерешительным голосом начал Челюкин, и вопросительно посмотрел на деда.

– Об этом не может быть и речи, в такую погоду я ее не отпущу! – продолжал настаивать хозяин дома.

Катя схватила, стоящие под вешалкой сапожки, и стала обуваться.

– Ну, что ты с ней будешь делать? – пробубнил старик.

– Да не переживай Никифорович! – произнес Челюкин, кладя руку ему на плечо, – Через час мы будем уже в городе. Доставим ее как ценный почтовый груз. Я тебе потом перезвоню! Все будет нормально, я ручаюсь!

Экспедитор, стоящий рядом, водил глазами то на старика, то на своего коллегу, и не вмешивался в диалог старых друзей.

Вскоре все вышли из дома и направились к калитке. Аэросани, заправленные бензином, стояли за двором и были готовы пробежать по заснеженной степи почти полсотни километров до районного центра. Метель, с пронизывающим ветром продолжала мести сугробы, смешивая падающий снег с опускающимися на степь сумерками. Катя на прощание поцеловала деда в щеку, и вместе со всеми залезла в кабину.

Стоя у забора, старик наблюдал, как вначале заработал двигатель, приводя в движение огромный пропеллер. Вращающиеся лопасти, навевая грусть, стали подвывать степному ветру, образуя за санями огромную снежную спираль. Потом обороты увеличились, и словно после раздумий, машина тронулась с места, быстро унося трех путников вглубь заснеженной степи. Иван Никифорович, смахивая с лица падающие снежинки, долго наблюдал за желтыми лучиками, идущими от фар аэросаней, пока те не растаяли в снежном танго, которое с азартом танцевала январская вьюга.

К утру третьего дня, погода начала меняться, а к обеду выглянуло солнце. Утомленная степь, укрывшись белым одеялом, отдыхала от неистового снежного танца. Солнечный свет, разлившийся по степи, от ослепительной яркости, заставлял прикрывать глаза. Снежинки, в сугробах, сверкали как рассыпанные алмазы, на которые невозможно было смотреть.