Александр Северодонецкий - Желтое золото прииска Прижимный. О жизни людей Камчатки

Меня всегда удивляло, что Хемингуэй написал свои романы давным-давно, его уже много лет нет на белом свете. Но открыв вечером одну из его книг, напечатанную в типографии, текст которой переведен с английского на русский язык и набран из линий разной направленности и затем внимательно вечером читая мы легко переносимся в его время, говорим с ним его же языком. Или наоборот, он говорит с нами нашим языком, на одних страницах мы ощущаем плеск и брызги соленой волны, бьющиеся о борт его быстрого корабля, на других мы испытываем истинную ненависть, на других также ощущаем радость, переходящую зачастую в веселый смех.

– Что это?

– Автор говорит с нами?

– Или переводчик говорит с нами?

– Или сам типограф (печатник) нам передает то, что хотел сказать когда то сам автор?

– Или вот я сам, желая читать и познавать окружающий меня мир и зная письменность, понимая написанное, ощущаю и легко воспроизвожу в своём сознании то и так, таким образом как это видел, как это слышал, как это ощущал сам автор, который отделен от меня не только большим пространством, но и большим промежутком времени, но умеет и говорит он с нами?

– Ведь я с самим автором, с переводчиком, с наборщиком типографии, с корректором никогда не виделся и никогда не увижусь.

– И где та грань моего восприятия окружающего Мира глубиной его на века назад, на тысячелетия, когда я могу понять как жил человек, о чем он думал, как он страдал и что переживал, как ощущал этот окружающий его мир?

– Так ли как я думал он, – с удивлением спрашиваю теперь я сам себя, – так ли как я ощущал Александр Македонский, когда вел свои войска или это мое воспаленное воображение все придумало?

– И где в моём сознании вымысел, а где действительность, где та грань, где мы можем отличить то, что было от того, что является вымыслом, событие от его желания, действие от бездействия, эмоцию от арефлексии.

– А мы, а мы – уходя из этого мира, что оставляем после себя?

Хорошо об этом писал Мономах к Олегу в Киев в своем письме еще в ХV-ом веке и сегодня, спустя почти 6 веков ведь добавить практически ничего ведь нельзя:

«… Господъ наш не человек, а Богъ всей вселенной, что хочет – все творитъ въ мгновенье, а претерпел же хуленье и плеванье, и ударенье, и на смерть отдался владъея животом и смертью; а мы, что люди грешные? – ныне живы, а завтра мертвы; нынъ въ славъ и въ чести, а завтра въ гробъ и без памяти; другίя разделять по себъ собранное нами.

Посмотри брат на отцов нашихъ: много ли взяли съ собою, кроме того, что сдъелаем для своей души?..».

– А мы, что люди грешные, много ли возьмем с собою в мир иной? – н устаю и повторяю я их вопросы такие для меня сакраментальные и безответные.

Сегодня мы понимаем, что после нас остается и не только дом, и не только преобразованная нами земля… хотя и это, после нас останется «…только то, что для души своей мы сделали…»

– А что же ты, что я, что он, что она, что все мы сделали сегодня для души своей?

– Что сегодня наш герой Илья для души своей сделал?…

– И где его душа сегодня?…

– В памяти ли невесты его Айны?….

– В светлом облике, оставшемся на черно-белой фотографии его паспорта, которую теперь хранит его сын Алик, как и он прежде, под обложкой своего паспорта – ему уже 14 и он не так давно получил свой паспорт гражданина России?….

– И что такое наша страждущая душа?….

У одного душа поэта:… и он пишет стихи: Пушкин и Есенин, Маяковский, у другого душа художника: и он рисует картины… Писассо, Рембрант, Рубенс Микеланджело, Килпалин Кирилл Васильевич и он запечатлевает только своё видение, только свои мысли, только свой уникальный взгляд, только своё понимание окружающего мира на полотне, ложа краску в виде повторяющихся своих мазков слой за слоем, передавая нам всем из прошлых веков облик окружающих его людей, а лица их с картин нам уже сегодня говорят об их земном страдании или их земной той радости, а третий духовник будь то пастор христианин, буддист или мусульманин истово приклонив свои колени пред божественной иконой молится богу, служит ему и научает других, ведя душу человека правильным путем по этой жизни, не давая ей оступиться от пути праведного, пути жизнеутверждающего, пути осознания своей пользы людям и окружающим членам ближайшего его социума.

Вот и душа Кирилла Килпалина – самобытного художника из Хаилино, изболелась ли она, что он хотел нам сказать своими картинами, одна из которых «Семья: Айна и Илья» висит над моим рабочим столом. Доволь таки им избран простой сюжет: пастух несет ребенка, а жена Айна подает ему пиалу чая. А какая глубина понимания окружающего мира и какое здесь на Камчатке продолжение этого мира и продолжения нас самих в наших же детях…

– Был ли он примитивным художником, -как о нём говорили некоторые партийные бонзы тогда и в то его время, – и все ли сказал он нам, уйдя к верхним людям на их шаманке в декабре 1991 года?

– Кому из нас смертных дано сегодня оценить или осудить его то неповторимое искусство, чтобы еще и осуждать его видение окружающего мира в то время когда он сам жил, а не в то время когда живу я?

И сегодня, смотря на облик, передаваемый нам из глубины на примере картины Микеланджело Мадонна Литта и видя малыша, припавшего к её груди и склоненный над ним облик удовлетворенной юной матери, излучающей своим видом ощущение счастья материнства. И сегодня, художники передавая нам из прошлых веков облик окружающих его людей, а лица ведь их говорят об их страдании или радости. И можем ли мы воспринять и понять, о чем эта мать думает в то мгновение, может быть её мысли такие же как и у Айны, которая только, что летит на вертолете в своё село Ачайваям, держа на руках этот маленький сгусток материи, который еще не так давно стучался в её животике ножками, чтобы ему мы все здесь на Камчатке теперь его открыли двери этого сказочного и неповторимого только его мира? И как долго он по нему пройдет, будет ли его тропа ровной и безоблачной или она быстро оборвётся, как и у его отца Ильи?

– Какой ангел охранял Илью, – переспрашиваю Вас я, – и почему не уберег его, мы попытаемся вместе с Вами разобраться и как бы узнать.

– Как так случилось, что его душа рано изболелась и как у «вечного странника» не нашла своего пристанища в этом мире, не поделилась с сыном своим жизненным опытом?

– А может нет?

– Может его долгожданный им сын, зачатый в любви им и его Айной и есть тем вещим знаком, который говорит, что род человеческий, род чукотский и что род корякский не прекратится уж наверняка никогда?!

И пусть в этом мире на планете Земля каждый день умирает 298879 человек, но ведь одновременно и рождается 298879 человек и каждый день делают первый вдох 298879 вновь родившихся детей на планете Земле, чтобы своим неведомым никому путем, своей жизнью повторить и продлить путь своих родителей, чтобы познать и вспомнить все то, что Великая, Безграничная и Вечная Природа вложила в его, и в их глубинную на целые века генетическую память. И пусть отец четырнадцать лет назад испарившись на погребальном костром, вознесся в небеса. И пусть отец не смог увидеть, не смог поцеловать и обнять своего сына, а сын сына, но он знал, он был уверен, что из его маленькой клеточки, что из его страстной любви, вспыхнувшей, как далёкая новая звезда в миллиардов лет от нас в тех бескрайних глубинах бесконечного Космоса, как и он, вспыхнув на этой земле раз, он мог хоть раз полюбить, хот раз ощутить счастье, которое и рождает затем нашу жизнь и наше земное бытие.