Александр Северодонецкий - Желтое золото прииска Прижимный. О жизни людей Камчатки

И рано покидая этот мир, Илья не был бы разочарован, он не мог бы понять и осознать, как его жизненная свеча, еще не вспыхнув, была задута бурными ветрами этой жизни на берегах Тихого океана нашей огромной планеты Земля. И не важно для нас всех уже сегодня был ли он чукчей, коряком, нымыланом, русским или американцем, негром или даже китайцем, мусульманином или буддистом, христианином или протестантом именно после того, как его пепел развеялся по земле ничего уже для нас всех не важно.

Для нас для всех важно только то, что он был, что он остался в памяти сына, в памяти его жены, в нашей памяти и в памяти наших предков.

И сегодня, нам интересен этот парень Илья Нуилгит и нам интересен его незамысловатый рассказ о своей жизни, рассказ, который мы в меру своих сил и понимания попытаемся передать, в том виде и так, как в своём сознании запечатлели его повествование о себе при встрече в Тиличиках. Мы попытаемся, не искажая его личного восприятия этого обширного мира, раскрывшегося перед ним, пройти вместе с ним его не такой и длинной земною этой камчатскою тропой…

—

Учась в школе-интернат в Елизово Илья начал пить пиво с ребятами уже в 13 лет, а курить пытался еще в Тиличиках в 10 лет, а уже в 14 лет, будучи в лагере труда и отдыха в районе Паратунки первый раз попробовал курить травку-коноплю. Сделав первую затяжку и ощутив кружение в голове он понял, что травка ему не понравилась – сначала голова кружилась, а затем в желудке спазмы, легкая тошнота, хотя другие ребята хихикали и затем хохотали, веселись, прыгали, лежали под кустами и с кем-то разговаривал, замирали, вели активные беседы и…

И может он, и продолжил бы курить травку, но каждый косячок для него стоил денег, а где их взять интернатовцу, отец умер, мать больная в Каменском, без пенсии, а младший брат Павел в интернате в поселке Палана, сестра Ульяна замужем в селе Манилы, сама не работает, уже третьего родила и ухаживает за ними, а её муж где-то в районе бухты Наталии пасет совхозных оленей…

И сейчас, отломав маленький кусочек от черного сухого свертка мухомора, легко крошащегося в сильных руках, Семен Абрамович прежде, чем положить в его белую ладошку объяснил юнцу Илье, что нужно мухомор его положить за щеку ближе у коренных зубов и медленно по небольшой частице не спеша разжевывать, затем долго держать во рту, наслаждаясь необычным слегка горьковатым его вкусом и уж затем, хорошенько смешав все это со слюной понемногу проглатывать и не спеша ожидать, когда наступит его действие. Лучше для этого лежать на полатях да подальше от открытого огня. В чем его действие будет выражаться, Семен Абрамович не стал пространно пояснять, а только сказал:

– Жди когда к тебе самому придут «девушки мухоморы» и затем будет легко и все хорошо, – при этом сам удобно расположившись на топчане возле окна и его уже довольно старое и как во всех стариков сильно морщинистое за лето загоревшее лицо осветилось всполохом красного зарева, заходящего осеннего и уже не греющего его тело Солнца.

Илья к словам Семена Абрамовича относился с полным доверием и даже если бы он дал ему просто кусочек сахара и сказал:

– Жуй его и тебе будет приятно, – так и было бы!

Илья с детства привык слушать мать, слушать старшую сестру, а затем слушать воспитателей, которые почему-то в его характеристике писали, что он не дисциплинирован. Просто он на уроках думал, как идет по тундре, как летят табунки куропаток, как пасется зайчик, как летит белка с ветки на ветку и затем прячется, от всё видящей вороны. И все это он легко воспроизводил в графических рисунках на помятых листиках своих тетрадей. Ведь он был внучатым племянником народного художника Киппалина Кирилла Васильевича и вероятно, как и у прадеда, так и у Ильи, было очень яркое образное восприятие действительности, а не наше абстрактное. Вероятно, так и было.

—

Психологи, как-то начали изучать: почему юрта у казаха, юрта в высокогорном и холодном Тибете, юрта у чукчей в Корякии всегда круглая, а дома в Москве, в Париже, в Нью-Йорке и в других городах мира квадратные, плоские?

И оказалось, что люди, живущие в юрте окружающий их мир воспринимают как круглое пространство окружающее их всюду, а жители городских квадратных кубических коробок воспринимают мир с точки зрения плоскости и с некими прямыми углами. Для пастуха казаха, тибетца и пастуха чукчи мир и земля представляют собой что-то округлое, что находится в полном единстве со всем нас окружающим и солнце мы с вами видим круглое, и луна для нас круглая, и лицо любимой девушки – круглое, и их дом (вернее юрта) все круглое, для европейца же мир плоский, с углами и землю этот человек представляет плоской, и строит он дома такими же с плоскими стенами. Раньше в храмах стены были закругленные и заканчивались полукруглыми сводами, что также создавало впечатление единства нашего мира с окружающим круглым небосводом и нашего единства со всем Миром.

Поэтому, чтобы понять Ильи, чтобы понять его мышление и восприятие им окружающего мира, нам пришлось долго с ним беседовать, долго его слушать и наблюдать за ним, чтобы понять, что, будучи таким как и мы человеком, его восприятие мира, отличалось от нашего, он был художником с еще нераскрытым талантом и если бы Природа еще немного потрудилась бы, сколько картин он смог бы нарисовать, скольких детей родить, сколько добрых дел сделать в этом многогранном мире?

Именно этого вероятно и не поняли те педагоги, которые в основном, приехавшие его учить из европейских краев, не смогли найти подход к его детскому, еще такому непосредственному восприятию этого мира. Ну, а детские его шалости: когда убегал с интерната к друзьям на рыбалку или залез с ровесниками за юколой к деду Федору Амгиту, так тот ведь сам его ранее угощал юколой.

– Ну и что?

– Ну и разворотили замок, ведь почти ничего и не пропало. Ведь и взяли то по две рыбинки и затем ведь их спрятав под подушкой сразу же нашли бдительные воспитатели….

– Кто из нас в детстве не шалил?..

Поэтому больше чем педагогов, слушался он Семена Абрамовича с полуслова, с полувзгляда понимал и выполнял все его поручения, просьбы и он при этом как будто бы перестал быть воровитым, его уже не влекло на детские «подвиги». И почему он воровал затем в школе интернате в поселке Палане? Ведь их в школе интернат кормили хорошо, всегда сладкое, пирожки, яблоки на столах. Но на прилавках его больше влекла вяленная корюшка, кусочек красной закопченной рыбы, которую в интернате давали только в ухе или жаренную. Юколу, редко кто приносил из ребят и приходилось тогда её прятать, чтобы не видела медсестра или воспитатели, и быстро её есть – ведь те боялись, что будет дизентерия и их «кормилец» школу- интернат закроют на карантин. Вкус юколы он не передаваем, вкус свежих головок чавычи, первой, приходящей в эти северные реки на нерест, не может быть северным человеком передан простыми словами или даже образно. Это тоже, что для материкового человека или вернее европейца съесть только, что сорванную с куста такую ароматную ягоду малину, шоколадку в серебристой обертке или вкусное мороженное.