Анатолий Самсонов - Знак креста

«Воспоминания, воспоминания. Эк меня торкнуло, даже перстень достал. Хороша, хороша горилка».

Хренов-Родригес впал в хорошо знакомое ему состояние, когда общение с Бахусом выводит сознание и подсознание на ступень, где порожденные и подстегиваемые парами алкоголя образы громоздятся в воображении вне всякого порядка и логики. Разные мысли хаотично лезут в голову сразу со всех сторон, иногда облачаясь самым издевательским образом в беспощадно уничижительные, а иногда и стихотворно – философские грубоватые формы. Вроде: «Что есть мои воспоминанья? По большей части кровь и прах, и с ними их проклятый спутник – грызущий сердце крысий страх». Хренов отхлебнул из стакана, прикрыл глаза и вновь мысленно перенесся в Испанию в свой кабинет в комендатуре города Картахены.

Стол, настольный календарь и дата – 13 августа 1938 года. Этот день Хренов – Родригес запомнил на всю жизнь. А было так.

Смеркалось.

С улицы послышался вой сирен – требование соблюдать светомаскировку. Родригес встал из-за стола, подошел к окну, тщательно задернул плотные шторы, зажег керосиновую лампу и в этот момент услышал торопливые шаги в коридоре. Дверь распахнулась, в кабинет влетел Иван Силин. Его рука с распухшим портфелем ударилась о дверной косяк, посетитель громко и грязно выругался, пнул ногой дверь, с грохотом закрыв ее, и ринулся к столу. Полы его длинного расстегнутого гражданского плаща от стремительного движения расправились как крылья.

– Что с тобой, Иван? Ты на коршуна похож! Что случилось?

Не отвечая, Силин быстро приблизился к столу, грохнул на стол портфель, сдернул с плеч плащ, бросил его на стол рядом с портфелем, схватил со стола графин, проливая воду, наполнил стакан, одним махом опорожнил его, фыркнул, отдышался и сел на стул.

– Да что с тобой? Что случилось, Иван?

– Что случилось? Орлов сбежал, с-сука!

– Как сбежал? Куда?

– Знать бы!!! Забрал, сволочь, из сейфа все деньги резидентуры и американский паспорт со своей физиономией и смылся. Куда, куда? Не знаю я куда, не знаю! Но черт с ним, не в этом дело. Ты знаешь, – сегодня я должен был отбыть в Союз.

– Ну, да, знаю, – кивнул головой Родригес.

– Вот тебе и «ну да». А теперь мой выезд отменен. Из-за этой твари, из-за Орлова. – Силин глубоко вздохнул: – Ну, ладно. К делу. Закрой кабинет и ознакомься с этим.

Пока хозяин кабинета закрывал дверь на ключ и возвращался на свое место, гость открыл портфель и извлек из него две больших толстых опечатанных сургучом папки и четвертушку листа с коротким печатным текстом.

– Это шифровка. Читай, – Силин взмахнул рукой, и листок бумаги спланировал и лег на стол перед Родригесом. Текст шифровки гласил: «т. Силину.1. Организовать розыск А. Орлова. 2. Завершение операции „Трофей“ поручить т. Родригесу» И подпись – Иванов. Родригес поднял голову, округлил глаза и спросил: – Мне? Завершение операции «Трофей» поручить мне? – Тебе, тебе, – подтвердил Силин. Усмехнулся и добавил: – В Испании «родригесами» хоть пруд пруди, а у нас Родригес один – ты.

– Подожди, – не унимался Родригес, – это подписал Он? – И шёпотом: -Что, сам товарищ Ста…?

– Сам, сам, – перебил его гость, ткнул пальцем в пункт номер два и бросил: – Подпиши вот здесь. Хозяин кабинета послушно поставил подпись и дату, Силин тут же забрал листок, сложил и спрятал во внутренний карман пиджака и сел: – А теперь слушай. Ты знаешь, некоторое время тому назад наши соколы перехватили, взяли в клещи и вынудили к посадке немецкий бомбардировщик «Хейнкель-111». Между прочим, новейшей модификации. Так вот. Самолет, трофей, то есть, разобрали до винтиков, упаковали и погрузили на наше грузовое судно. Оно сейчас под парами в порту. Двое членов экипажа «Хейнкеля» – пилот и бортстрелок – тоже доставлены на корабль. В этой папке, – Силин пальцем постучал по картону, – вся документация по этому делу. Далее. Этим же рейсом в Одессу отбудут еще пять человек – и тоже немцы. Они уже на корабле. Кто они и что они тебе знать не надо. Их документы во второй папке. На подходе к порту Одессы к судну пристанет катер, на нем прибудет некий Волков, запомни, Волков. У этого Волкова есть особая примета: у него отстрелена мочка левого уха, так что его документы можешь не проверять. Он заберет и доставит на берег и летчиков, и тех пятерых немцев, и тебя. Итак, первая часть твоей задачи – сопровождение груза и людей до порта Одессы. Точнее, до передачи людей Волкову. Слушай далее. Дорога дальняя и мало ли что может произойти. В случае возникновения в рейсе опасности захвата судна, капитан и команда полностью переходят в твое подчинение. Приказ капитан получил. Как в этом случае действовать тебе? – Силин достал из портфеля пакет и со словами «вот инструкция» передал его ошарашенному коменданту.

– Все, с первой частью задания покончили. Далее. Вторая часть. На берегу Волков предоставит тебе машину и охрану. Ты должен прибыть в Управление НКВД Одессы и лично отправить эти папки фельдъегерской связью в Москву на имя наркома внутренних дел. С этого момента операция «Трофей» для тебя завершена. Всё ясно? – Да, это ясно, а потом? – спросил Родригес. – А потом выдвигаешься в Москву, докладываешь по начальству об успешном выполнении задания и ждешь, – Силин усмехнулся, – когда тебе дадут с полки пирожок. Мой пирожок, – снова усмехнулся Силин, чуть помолчал, ожидая, когда собеседник переварит сказанное, и продолжил: – А теперь вот это. – Гость достал из портфеля плоский деревянный ящичек и, понизив голос, почти шепотом сказал: – А здесь наши с тобой трофеи. Побрякушки от Маркеса. Теперь все это придется везти домой тебе. Никаких проверок и досмотров ты, Фока, ни здесь, ни там – дома, – проходить не будешь. Так что риск минимален. Или ты против? Нет? Ну, хорошо. – Силин сложил ящичек и папки в портфель, поставил его на стол перед Родригесом, посмотрел на часы и сказал: – В твоем распоряжении три часа. В 24.00 корабль должен лечь на курс. – Силин встал, собираясь уйти, но вдруг задал неожиданный вопрос: – Фока, ты помнишь Галину Войтову?

Родригес наморщил лоб: – Это та, которой Фельдбин – Орлов заморочил голову, и которая застрелилась прямо на Лубянке? Помню. А что?

– Это я ему помог тогда выкрутиться из той ситуации и вот он, с-сука, чем отплатил!

За окном веранды сверкнуло, и через мгновение очередной удар грома прервал воспоминания. Вторая волна ливня обрушилась на дом и сад.

Хозяин дачи взял со стола перстень и несколько раз подбросил его на ладони: «Воспоминания, воспоминания. Как будто фильм посмотрел. Не весь, правда, а только первую серию. Значит, продолжение следует». – Перед глазами снова промелькнули на фоне языков пламени лица тех троих: Гранда, Пушкарева и Бурова. Рука потянулась к штофу и наполнила стакан: «За тебя, товарищ Силин, друг Иван, за удачу», – Родригес опорожнил стакан, закусил хлебом и салом и закурил. Перед глазами вновь поплыли кадры воспоминаний, будто киномеханик запустил ленту. Теперь декабрь 1939 года. Полгода тому назад. Эта же дача. Снег. Зимний сад. В доме тепло. В печи с легким гулом и потрескиванием горят дрова. От этих звуков обычно становится тепло и уютно душе. Но не было в хозяйской душе тепла и уюта. Хозяин дома маялся, и эта маета проявлялась в его движениях и действах. Он то подкидывал в гудящую печь ненужную полешку, то ставил на плитку чайник, затем снимал его, то накидывал на плечи бараний тулупчик и выходил на промерзшую насквозь летнюю веранду. И мерил, и мерил ее шагами из угла в угол как заведенный, пока мороз не хватал за ноги, уши и кончик носа.