Юрий Райн - Не те времена. Рассказы

Ну что ж, теперь на прогулку. Погода хорошая, сухая, воздух целебный, а в моем возрасте – М.М. грустно, но не без юмора покачал головой, шутка ли, за восемьдесят! – в моем возрасте нет ничего важнее правильного питания, движения и дыхания.

– Спасибо! – громко сказал он, хотя в столовой никого не было. – Все было очень вкусно и полезно!

Может быть, на кухне услышат. Приятно по достоинству оценивать труд людей.

М.М. вышел из столовой, свернул в боковой коридор, открыл дверь – с удовольствием отметил, что петли хорошо смазаны и пружина не слишком туга, – и оказался на свежем воздухе. Вздохнул полной грудью – действительно, чудесный день, и дышится, ах, как дышится! – пересек неширокий двор, подергал калитку. Заперто.

Ну конечно, с раздражением вспомнил он, прогулки за пределами территории здесь не приветствуются. Вопиющее ограничение свободы! Уже приходилось сетовать на это безобразие и сестре-хозяйке, и самому главврачу, однако не удалось найти понимания, увы. Во всех других вопросах удалось, а в данном нет. Вероятно, придется поговорить с отдыхающими, коллективное обращение к администрации санатория должно возыметь действие. Не те времена, повторил М.М., не те!

Он осмотрелся. Никого. Вероятно, все на процедурах. М.М. усмехнулся. Ох уж эта страсть практически здоровых людей – лечиться без должных показаний!

Что ж, решил М.М., вы так, а я этак! Замки и запоры не могут быть помехой в наше время!

Он быстро, почти бегом, проследовал вдоль крашеного зеленым, местами облупившегося деревянного забора, добрался до той стороны территории, что была огорожена металлической сеткой, нашел известное только одному ему место – край сетки здесь соскочил с крючков, которыми крепился к столбу, – и, порадовавшись собственной ловкости, пролез на соседнюю территорию.

По всей видимости, тоже санаторий, но очень запущенный. М.М. давно собирался поближе познакомиться с соседями, но все не выпадал случай. Вот и теперь – можно было бы, но не хотелось.

Он, уже совсем неторопливо, с полным достоинством, прошествовал знакомым путем по заросшей тропинке и, толкнув калитку, болтавшуюся на одной петле, вышел на длинную прямую улицу. В дальнем конце улицы виднелся лес.

М.М. немного отдышался – все-таки не мальчик, чтобы лазить через дырки в заборе, – решил, что в лесу в этот час может оказаться сыро и двинулся в противоположную сторону.

– Саш, открывай, молодежь приехала, ура!

– Ага, бегу! Ура!

…

– Заходите, заходите! Всем мыть руки и обедать, все готово!

– Ух ты, красота какая!

– Рассаживайтесь, разбирайтесь, а я сейчас дедушку приведу!

…

– Саш, а где он?

– Надюш, либо у себя…

– Нет его у себя!

– …либо в сарае, он же дрова пилить пристрастился. Сейчас схожу.

– Давай, все стынет! Ах, побрить же надо было, совсем замоталась… Ну ладно, и так сойдет, завтра уж побрею. Представляешь, Оль, девяносто пять лет, а чуть ли не через день – в сарай, сразу после завтрака, и давай дрова пилить! До обеда пилит, не устает совершенно! Девяносто пять! Правда, считает, что восемьдесят два…

– Ха-ха-ха!

– Это тебе «ха-ха-ха». А нам… Что, Саша?

– Надь, нет его там… Я уж и в мастерской на всякий случай посмотрел, и к нему снова заглянул, и вообще… Нет его нигде…

– Черт! Опять сбежал? А ботинки вон у двери стоят, значит, прямо в тапочках и сбежал. Саша!

– Да что «Саша»?! Все заперто, не через забор же он!

– Не удивлюсь, если и через забор… Так, рассуждать потом будем, побежали искать! Молодежь, вы налево, Саша, ты прямо давай, я направо, к лесу! Мобильники не забудьте! Ольга, погоди, вот косынка черная, надень! Я тоже возьму… Господи…

М.М. отдыхал на лавочке около последнего на этой пустынной улице дома. Дальше была только насыпь железнодорожных путей.

Собственно, он и не устал – просто захотелось посидеть, вот так, бездумно. Бездумно, однако, не получалось. В голову настырно лезло разное, все больше давнее, и М.М. решил не сопротивляться – пусть лезет.

И – вспоминалось, вспоминалось. Ясно, отчетливо, в деталях, точно вчера было. Да какое там вчера – сегодня утром. М.М. внезапно осознал: он, хоть убей, не помнит, что подавали сегодня утром на завтрак. Это – как будто акварельной краской по стеклу, и смыло без следа. А давнее – даже не маслом по холсту – словно в камне вырублено.

Папу, правда, не помнил совсем, но ведь папа умер, когда Мише едва три года сровнялось. Чахотка… А маму помнил смутно. Лучше всего отпечатались похороны, мама в гробу, кладбище, ветрено, холодно и промозгло, Мише семь лет, Миша беззвучно плачет, Миша содрогается от рыданий, когда гроб закрывают, а Сима крепко сжимает его руку, и Миша поворачивает к ней голову, и не видит лица сестры, потому что ее черная косынка совсем сбилась.

Да, и мама тоже – от чахотки.

Но это как в тумане – наверное, от горя.

А дальше все очень четко.

Воспоминания перепрыгнули на совсем, кажется, недавнее время, послевоенное. Да, пятидесятый год, у Симы первый внук, Боренька. Застолье по этому случаю – скромное, конечно, застолье. Бутылка кагора, одна на шестерых. Сима, Сёма, светлая ему память… Счастливые родители Юра и Нина, еще неженатый Саша… Ах, племянники… Юрка крупный, грузный, в отца. А Сашка поменьше, и очень на Симочку похож. Мальчики… Этим мальчикам повоевать пришлось, хлебнули полной чашей… А Ниночка такая красивая, но немножко усталая… Ну, и он сам, Михаил. Всегда рядом с сестрой.

Да, одна, давно припасенная Сёмой бутылка кагора на всех, маленькие рюмочки, и весь стол… скудный… А откуда бы взяться роскоши: что Сима, что он сам, хоть и блистательные дантисты-протезисты, возможно, лучшие в Москве, но – скромные и честные люди. И Сёма простой труженик, а мальчики только-только на ноги становятся.

Мысли снова скакнули.

Ну, по правде говоря, лучшей всегда была Сима. Он, Михаил, всегда у сестры учился, а уж когда Сима ушла на покой – зрение у нее сильно ослабло, – тогда унаследовал трон.

Каким людям зубы делал! И как делал!

Не о чем жалеть, сказал себе М.М., жаль только – с Симой давно не виделись. Не о чем больше жалеть, повторил он, но упрямо вылезло воспоминание о нечаянно подслушанном: как один его пациент (М.М. даже сейчас из скромности не стал воспроизводить его имя) говорил супруге, что за волшебник делает ему зубы. Дескать, долго всматривался в рот, а потом отошел к окну, молчал минут десять, затем решительно повернулся и объявил: мост будем делать так-то и так-то. И сделал, и как сделал!

Это ведь про него, про М.М.!

И тот мост М.М. тоже помнил во всех деталях. И все остальное тоже.

Он вдруг обнаружил, что плачет. Старческое? Ну так ведь и годы не юные, как-никак восемьдесят два.

Однако пора бы и домой. Санаторий, конечно, неплохой, но пора, пора. И первым делом Симу повидать. А пока – написать, давно не писал сестре. И от нее тоже что-то уж сколько времени ни письма, ни открытки.