Beatrice Boije - Expeditio sacra

Она зарычала, когда первый луч солнца показался из-за кромки редких деревьев на горизонте. Руки дернулись в рефлекторном порыве закрыть лицо, но вместо этого она открыла глаза. Прямо напротив которых пыша жаром дыхания ей в лицо глубокой зеленью поросших ряской болот смотрел на нее Айзек. Глазами… в которых на ту минуту, что, не моргая она смотрела в них, она вновь… увидела желанный ею образ.

Глаза резало… невыносимо. Было больно от насыщаемого светом воздуха, скоро магия этого часа пропадет… стоит солнцу взойти и дымке развеяться по ветру, но она не желала разрывать этой хрупкой нити. Дрожащая рука поднялась к лицу, стерев из-под глаза зверя скопившуюся мутную влагу…

Запахло ладаном, окончательно расстроив ее чувства и вскружив голову.

– Только не это… – лишь успела хрипло простонать Беатрис, прежде чем вновь провалиться в бесчувственное ничто.

В тот самый чертов миг, когда ей показалось, что не все еще было потеряно… эта хрупкая нить свежего шелка ускользнула из ее рук, оставляя ей на откуп лишь жалобный в своем бессилии стон любимого ею существа.

Прошли несколько дней. Даже несмотря на благополучное разрешение этих сумасшедших событий, было отступившая на время тревога снова сковала разум, заставляя пальцы непроизвольно подрагивать мелкой дрожью. И смотрели на нее солдаты еще более настороженно, чем раньше. Ведь раньше она пусть и была похожа на вполне себе фактический труп, но хотя бы труп, подававший признаки жизни. А сейчас… она не могла разглядеть своего отражения, но знала, что в достаточной мере отражает свое внутреннее состояние – полную опустошенность.

Не в силах найти себе места, отчаявшись сидеть взаперти, Беатрис вернулась к затухающему в темноте большой залы камину, где все еще чернели пятна крови и торчали выдранные гвоздями с боков Айзека в спешке клочки черной шерсти. Там все еще витал запах Зверя… искрилось пеплом его дыхание. Сквозил из многочисленных щелей холодный зимний ветер, подчеркивая обезличенность и нарочитую отстраненность в каждом предмете, забытом здесь на века. Чтобы служить пристанищем лишь таким изгоям, как она. Облизнув пересохшие губы, девушка опустилась на колени перед запекшейся лужей, все еще ярко пахнущей, задумчиво вглядываясь в игру бликов на жирной пленке. Что-то поменялось внутри нее, но она не могла осознать что. Да, это была не живая кровь, но слитая с живого животного. Вполне подходящая, если срок был соблюден. Что же тогда произошло? Неясно… Айзек еще не кормил ее, трудно было делать какие-то выводы. В ее состоянии вообще было бы опрометчиво делать хоть какие-то выводы. И что же она наделала…

– Что со мной происходит?.. – опустошенно произнесла Беатрис, будто обращаясь к тлеющим углям и алеющей золе, лишь покалыванием мурашек по спине ощущая чужое присутствие, – Я сама себя не узнаю… Вроде все сделала правильно, по совести, не могла иначе, но чувство… будто я выгораю изнутри от невыносимого чувства вины и осуждения. Будто беру что-то чужое без разрешения. Я была ведьмой! – стукнула она кулаком по полу, лишь подняв облачко пыли, – Я овладела знаниями, позволившими мне получить статус хозяйки своей земли, я знаю, какие инструменты использовать, чтобы добиться желаемого, знаю противодействие к почти любому действию, все это просто, просто как деревянный кубик… Меня не слушал никто, меня перестал слышать ты, мне пришлось орать в небеса, чтобы меня услышал хоть кто-то! – повысила она голос, крепко зажмурив глаза, – Так вышло, что мое нынешнее состояние не позволяет мне без вреда для собственной шкуры делать то, что при жизни я делала с легкостью, но разве это значит, что я больше не могу этого вообще? Нет… для тебя я способна на многое, если не на все, Айзек… Ибо только благодаря тебе у меня теперь и есть эта возможность… жить дальше и менять свою жизнь. Но куда она меняется теперь?

Она сжала пальцы, с силой высекая щепки из деревянного пола, проводя глубокие бороздки в прогнивших от времени досках. Вновь ее скручивала изнутри засасывающая пустотой судорога, а она сопротивлялась из последних сил. Да… он снова был рядом, рядом и все другие, они не будут одни на этом Пути, ведущем в никуда, но… что-то подсказывало ей, что на той тропе, куда она свернула, чтобы спасти жизнь любимому мужчине, она абсолютно одинока. И эта тропа кошмарных видений еще только начинается, чтобы преподать ей еще не один урок, прежде чем она усвоит мораль того, что совершила. И ради чего?..

– Зря я не убила его… – вдруг прошептала девушка, вновь открыв глаза, блеснувшие кровью, – Зря не убила тогда… зачем-то пощадила, хотела дать шанс. Что же я наделала… надо было добить. Выпить досуха, развешать внутренности по камере, а затем взорвать там все к чертовой матери… это проклятое место не должно было существовать… – как в бреду шевеля бледными губами, Беатрис чуть повернула голову в его сторону, – Он не только хотел снова запереть меня… он и тебя заставил пройти через этот ужас снова. Заставил нас пройти через этот кошмар. Зализывает раны и строит козни, пока мы с тобой просто пытаемся выжить!.. – она вновь отвернулась к огню, неосознанно теребя пальцами клочок бурой шерсти, застрявший меж досок, – Ничего… его время еще придет… совсем скоро. Я… исправлю свою оплошность. Заглажу вину… и все будет хорошо. Я исправлюсь, Айзек. Надеюсь, ты сможешь меня простить…

Слепой жар поселился в голове, опутывая мысли пористыми, гнилостными щупальцами, источающими яд. Внезапная вспышка ярости, подогретая долго томимым отчаянием и жгучим чувством вины. Оскорбленное чувство справедливости, брошенное в благодатную почву в момент духовного кризиса, удобряемое возможностью неминуемой кары…

Айзек довольно долго стоял, скрытый тенями, он несколько раз хотел броситься вперед к сидящей на полу у камина Беатрис, слушая как она бормочет себе под нос слова проклятий, хотел прервать этот поток ищущей добычу боли, но четко осознавал, что должен выслушать до конца, понять, что происходит с ней, с ними… Наконец, не выдержал. В очередной раз принимать то, как она говорит о том, что виновата перед ним было просто невыносимо. Широкими шагами он пересек комнату, словно вихрь, остановился перед ней, упавшей на колени, сломленной в очередной раз, потерявшей веру в незыблемость их чувств и от того бесконечно уязвимой.

– Вставай. Встань, Беатрис!

Он мягко подхватил ее локоть, утягивая девушку вверх, и та, выпрямившись, оказалась очень близко, почти вплотную, и тут же почувствовала тяжелое дыхание на своих щеках и шее. Смятенное лицо ее, от смущения, от вспышек голодного пламени, вырывающегося из камина, в этот момент было особенно прекрасно.