Мила Суркова - Тени забытого сада

Раиса вкрутила вторую лампочку (люстры не было, две лампочки висели на длинных проводах), я оглядела комнату: продавленный коричневый диван, подушки с бархатными красными наволочками, на полу старый ковер с порванными краями. Женщина принесла еду, и при ярком освещении я увидела ее красивое лицо и большие черные глаза.

Я макала тонкую лепешку («чапилгаш», назвала ее Раиса) в золотистый соус. Кажется, никогда раньше я не ела такой вкусной курицы с галушками.

Стукнула дверь, вошел черноглазый юноша, похожий на Абдула, но светлолицый. Пронзительный взгляд и нос с горбинкой. «Как Мцыри», – подумала я. Он уставился на меня и что-то произнес, видимо, приветствие.

– А это что за красотка? – Спросил он.

– Осторожнее, брат, не обижай девчушку.

– А может, я жениться хочу. Давно таких длинных кос не видел. Все сейчас модные, стриженые. Ты кто? – «Мцыри» наклоняется ко мне. От него неприятно пахнет табаком.

– Вера, – сухо отвечаю.

– Отстань от нее, – говорит Абдул. – Мало тебе девок?

После ужина Раиса отводит меня в комнату – светлую и уютную.

– Располагайся. Дочка сегодня ночует у бабушки.

Она вышла, я быстро разделась и юркнула под легкое одеяло в белоснежном накрахмаленном пододеяльнике. Только голова дотронулась до шелковистой подушки, как я заснула.

Утром Раиса дала мне маленькую тканевую сумку (она ее сама сшила), и я положила в нее паспорт и книгу. Я сказала, что мне надо позвонить папе, но у меня нет ни адреса, ни телефона, я только знаю название поселка, где он живет. Но, как я уже догадалась, у приютивших меня людей телефона не было. Абдул предлагает попросить «Мцыри» (у него машина) отвезти меня в поселок. Это недалеко, километров десять. Но я отказываюсь. Не могла же я сказать этому человеку, что не уверена, обрадуется ли моему появлению жена отца и его дети. Уверена, нет.

Абдул поехал со мной в центр, на почту. «Чемодан оставь, потом заберешь», – предложил он. Из окна автобуса рассматриваю чужой город. Он кажется маленьким и уютным.

Мой спаситель дал немного денег, записал свой адрес на листке, оставил меня на почте и уехал на стройку, где работает, но взял слово, если не встречусь с отцом, сразу же вернусь к ним.

Я заказала разговор с бухгалтерией поселка Подстепное. «Связь сегодня плохая», – предупреждает работница. Когда прозвучало мое имя, я прошла в кабинку и сняла трубку. Она дрожит в моих руках. На том конце громко кричит «алло» какая-то женщина. Я называю фамилию папы и прошу позвать его к телефону. Почти сразу услышала его взволнованный голос:

– Вера, где..? Телеграмму… час… назад.

Его слова разбиваются на куски, как лед на лужице. Я только догадываюсь, что он мне говорит.

– Вера… комиссия… я смогу… вечером.

Треск в трубке. Редкие слова долетают до меня, но смысл я поняла.

– Хорошо, – отвечаю сквозь слезы.

– …омни адрес. Там мама… и… к ним.

Папа называет адрес. Слышу только «…длова, последний… у реки».

Связь прервалась. Вот и поговорили. Позвонила маме (с Волжским слышимость хорошая), успокоила ее, что у меня есть адрес и я иду к папиным родственникам. Она плачет, думала, потеряла меня.

Хожу по городу, читаю названия улиц, ищу ту, что оканчивается на «…длова».

Прошло два часа с лишним, когда прочитала на табличке: «улица Свердлова». Подхожу к последнему дому у реки. Стучу в калитку. Она протяжно скрипнула, вышла пожилая женщина в белом высоком тюрбане, длинном светлом платье и зеленом бархатном жилете с золотистым орнаментом. Выражение круглого морщинистого лица внимательное и строгое. Она что-то говорит по-казахски и подает знак рукой: заходи. Наверное, это моя бабушка, то есть аже.

Заходим в дом. Темные сени, большая кухня, за ней просторная светлая комната. Замечаю два невысоких шкафа: один с книгами, другой с посудой, в углу телевизор «Рекорд», старенький. На полу, на красочных матрасах, сидят две пожилые женщины в таких же одеждах, как и аже. На ковре между ними постелена белая клеенчатая скатерть, на ней большое круглое блюдо с вареными лепешками и большими кусками мяса.

Что-то по-казахски сказала одна из женщин, и по движению руки я поняла, что она приглашает сесть. Неудобно на полу. Не знаю, куда деть ноги. У женщин длинные платья, и я не вижу, как они устроили свои. Натягиваю подол, но колени все равно торчат. Аже протягивает мне небольшое полотенце, я прикрываю их.

Мне подают знак: ешь. Я не знаю как . Нет ни тарелки, ни вилки. Женщины тянутся к блюду, захватывают щепоть теста с кусочком мяса и быстро отправляют в рот. Пытаюсь сделать то же самое, но лепешка оказывается большой, а оторвать кусочек не получается. Я перестаю ее терзать и беру кусочек мяса. Оно вкусное, солоноватое, как вяленая рыба.

Женщины и моя бабушка разговаривают. Часто обращаются ко мне. Но я не понимаю языка и глупо улыбаюсь. Моя аже повторяет по-русски: «Ешь, ешь».

Когда закончили, она легко поднялась и понесла блюдо с остатками еды в кухню. Я смотрю ей вслед, и мне нравится ее величавая походка, прямая спина и гордая голова. Наверное, так выглядят султанши. Встаю, чтобы ей помочь, она махнула рукой: сядь. Вернулась с подносом неизвестных мне сладостей, наливает чай в маленькие пиалы, одну подает мне. Чай белый, с молоком. Незаметно смотрю в пиалу женщины, что сидит рядом со мной – у нее он темнее. Поняла, что мне добавили больше молока. Пригубила. Непонятный вкус (это потом я стала первой чаевницей дома), но старательно пью. Аже на меня взглянула раза два и ни разу не улыбнулась.

Слышу стук каблучков за окном. Входит молодая красивая женщина. Такими я представляла принцесс из восточных сказок. Она обнимает меня. С ней двое детей – семи и пяти лет – красивые, как и она. Мальчик берет меня за руку, девочка сначала смотрит настороженно; я улыбаюсь ей, она мне в ответ.

– Я жена младшего брата твоего папы. Можешь называть меня по-русски Таней. Пойдем на кухню, за стол, на полу тебе непривычно сидеть.

Голос у нее приятный, мягкий. Я пытаюсь встать, но не чувствую ног, они существуют отдельно от меня. Таня мне помогает, смеется:

– Ничего, постепенно привыкнешь.

Она достает из сумки сыр, колбасу, сметану, булочки.

– Эта еда тебе привычнее, – говорит Таня.

Я любуюсь ее сноровкой: она успевает и за женщинами ухаживать (свежий чай им приносит, наливает, подает пиалы), спешит на кухню, разговаривает со мной, кормит бутербродами, нарезает мясо, включает плиту, ставит большой казан на огонь (первый раз вижу такую пузатую кастрюлю), опускает в него мясо, оно шипит, и вкусный запах разливается вокруг.

– Давай я посуду вымою, – предлагаю ей.

– Что ты…Ты – гость. Тем более дочка старшего брата. У дочек особое место. Так принято у казахов. Сын-то остается дома, а дочка вырастет и уйдет в чужую семью. И как там у нее сложится жизнь, никто не знает. Так что отдыхай. Отец вечером приедет. Он мне звонил.