Мила Суркова - Тени забытого сада

– Саша, тебе не работать надо, а писать картины. Ты же этого хочешь? Но у тебя не останется времени, если…

– Я хочу только, чтобы ты приехала.

Я молчу. Понимаю, что не могу сорваться и поехать с ним, лишить его возможности добиться своей цели. Если уж моя рухнула.

Объявили посадку. Саша тряхнул головой, словно отгонял сомнения. Я приподнялась на носочки, посмотрела ему в глаза – они влажно блестели, и я не увидела своего отражения. Мы поцеловались так, словно расставались на несколько часов.

Саша ушел. Я смотрела, как поникли его плечи, и мне хотелось броситься вслед. Я видела, как катился по взлетной полосе самолет, взмыл вверх, исчез в облаках, а я все стояла, и больно стучали молоточками слова: «Я его никогда не увижу». Холод спеленал меня в ледяной кокон, проник внутрь и пытался выжечь то тепло, что давал мне Саша.

Дома я плакала у мамы на коленях, она пыталась утешить меня:

– Верочка, будут каникулы, и вы увидитесь.

– Я его никогда не увижу.

Это явилось не просто предчувствием, а каким-то знанием, в истинности которого я не сомневалась. Я не могла унять обжигающих слез. «Нам не быть вместе», – горько повторяла я.

Каждый раз, вспоминая Сашу, вижу его идущим к колодцу. Налетает метель, и снежная пелена растворяет его силуэт. Я кричу, но Саша не слышит моего зова. Колодец времени поглотил его…

Первого июля я прощалась с мамой.

– Вера, ты выйдешь замуж и не вернешься к нам, – несколько раз повторяет она. Глаза ее припухли. Плакала, догадываюсь я.

– Что ты, мама, я не собираюсь замуж, – говорю, искренно веря, что через четыре года вернусь домой.

В аэропорт мы ехали с дедушкой. В автобусе я положила голову ему на плечо. Он вздохнул и сказал:

– Надеюсь дождаться тебя на каникулы.

– Что ты, дедушка, я обязательно приеду, – смотрю ему в глаза и вдруг понимаю, что он не это имел в виду.

Гудит автобус, шелестят разговоры, а я достаю январский день из ячейки памяти с надписью «Счастье». Мне шесть. Саша позвал меня на улицу, и я оказалась в белом царстве: белая земля, белые деревья и кусты, сказочные дома с крышами в белой глазури, серебристый танцующий воздух, молочное небо. Мы бегаем, солнце щурится и догоняет нас. Я останавливаюсь и то прикрываю глаза, то открываю – играю с солнцем. Снежки не лепятся: пушистый и сухой снег рассыпается на рукавичках, как сахарная пудра.

Мама с дедушкой распиливают толстый сук, что отломился от дерева. Звенит пила, извивается ее серебристое, как у большой рыбы, тело. Бабушка выносит на блюде приготовленную в печи тыкву. Пар от нее поднимается струйками, а с ними плывет аромат. Оранжевая тыква среди белого мира.

Бабушка звонко смеется, я изумленно смотрю на нее. Какой у нее колокольчатый смех!

Мы с Сашей рассматриваем снежинки на варежке. Нет одинаковых – как нет одинаковых жизней.

В зале ожидания сели на те же места, где мы сидели с Сашей два дня назад. Здесь же мы сидели неделю назад с Лизой – я провожала ее в Ленинград еще раньше. Грустно.

Когда я уходила на посадку, почувствовала взгляд дедушки, обернулась и поняла, что он вытирает слезы. Первый раз я видела, что он, сильный и крепкий как дуб, плачет. Я помахала ему. Когда последний раз оглянулась, он стоял все на том же месте, усталый и постаревший – казалось, налетит ветер, и он, как старое дерево, не устоит перед его порывом.

Глядя в иллюминатор на нескончаемые сухие просторы, думаю: «От степей волжских – в степи уральские».

В какой-то момент показалось, что самолет замер на месте, раздумывая, не повернуть ли назад. Прошлое позади, оно зовет вернуться в знакомое и понятное. Будущее выстилает новый путь и беспокоит своей неизвестностью.

Ступила на трап и отпрянула: воздух опалил так, словно рядом с самолетом развели костер. Горячий ветер треплет волосы и поднимает вверх. Приглаживать бесполезно – настырный шквал вновь и вновь разбрасывает их в стороны. В воздухе чувствуется пыль, песчинки попадают в рот и скрипят на зубах. Нет, это в пыли трепыхаются вкрапления воздуха – они в меньшинстве и тщетно пытаются противостоять буре.

Папа меня ждал. Медленно иду к нему. Вижу, удивился, что не бегу, как обычно. Обнял, понюхал щечку, взял за руку, и в груди потеплело, высвободились слезы, до сих пор сдерживаемые невероятным усилием.

– Верочка, привыкнешь. Здесь твоя родина и твоя семья тоже, – успокаивает он меня.

– Да, папа, – только и смогла произнести я.

Утром я подала документы в педагогический институт, экзамены сдала легко.

Итак, буду учителем. Позвонила мама, поздравила с поступлением и заранее стала переживать:

– Как же ты, Вера, с твоим добрым характером и тихим голосом будешь преподавать?

– Я справлюсь, мама, – отвечаю бодро.

Отвечаю уверенно, чтобы мама не догадалась о моей тоске по ней. Она чувствует мое состояние и успокаивает, рассказывает смешные истории о Пете.

Вечером сижу на узкой лавочке во дворе и перечитываю письма Лизы и Саши. Они, как огоньки в ночной степи, успокаивают, что я не заблудилась, отыщу колодец, опущу ведерко, всколыхнется вода, эхо поднимется из темной глубины, возвращая забытые слова и клятвы. Чистая вода напоит и унесет печали.

Дневной жаркий ветер улегся, но это облегчения не принесло. Приближаются сумерки, а с ними и комариные песни. То один, то другой кровосос впивается в меня, вижу, как набухают красные волдыри, но терплю. Пусть сильнее кусают. Одна боль вытеснит другую. Но укусы не помогают.

«Я поступила! Саша поздравил меня, – читаю прыгающие строки Лизы. – Мы встретились в кафе, и он говорил только о тебе».

Луна выпрыгнула из-за облака и, зацепившись за ветку, как бледный воздушный шарик повисла ярким пятном слева от фонаря, соревнуясь с ним, чей свет ярче. На земле появились тени от старого карагача, будто начерченные черным маркером. «Я все еще не могу поверить, что ты не приедешь, – ровные строчки письма Саши расплываются. – Моя Синильга, я жду тебя». «Саша! – безмолвный крик рвется из груди. – Я хочу к тебе!»

Поздно.

Перестаю кормить комаров и захожу в дом. Перед сном читаю Верлена:

…Рыдает соловей.

И путник, заглянув к деревьям бледным, – там

Бледнеет странно сам,

А утонувшие надежды и мечты

Рыдают с высоты 2 2 П. Верлен. « Деревьев тень в воде». Перевод: В. Брюсова .

Мне снится дрожащее дерево в холодной воде и плачущая птичка на ветке.

В конце января Петя заболел, воспаление легких. Мама уволилась, чтобы его выхаживать. На еду зарабатывает рукоделием. Узоры, цветы и птицы на скатертях и постельном белье, вышитые гладью, принесли ей славу мастерицы. Помогают и дедушка с бабушкой: картошка, квашеная капуста, домашние куры и яйца – большое подспорье. Я написала маме, что возьму академический отпуск, приеду домой, стану работать, а она растить Петю. Мама запрещает даже думать об этом.