Леонид Романков - Шорты истории

Он, правда, был немного всеядный, записывал всё подряд и однажды позвонил по телефону и зловещим шёпотом сообщил, что у него появилась очень редкая запись «звуков полового акта в Южной Америке»!

Зато у него нашлась оригинальная плёнка с романсами Валерия Агафонова, которого я слышал в юности и очень любил.

Однажды в нашей компании был Александр Башлачёв, который играл на гитаре и пел свои песни. На руке у него был браслет с колокольчиками, которые звенели в такт музыке. Он был каким-то пронзительным человеком, мне по ассоциации вспомнилось определение «про2клятые поэты» из истории французской поэзии.

Итак, я готовил музыкальные иллюстрации к своим выступлениям на темы бардовской песни, выбирая самые созвучные для нашей компании, то есть наиболее диссидентские.

В этом отношении самыми сильными были тексты Галича и Кима. Ставшие, увы, снова актуальными сегодня.

Из «Петербургского романса» Галича:

Или из «Адвокатского вальса» Юлия Кима:

На стене в кухне у меня висела стандартная радиокоробка. Я провёл к ней провода от магнитофона из большой комнаты и поставил переключатель. Так что можно было при желании слушать официальное радио, а можно – бардовские песни с магнитофона.

И вот мы сидим с друзьями на кухне, немного выпиваем, философствуем… И я незаметно переключил радио на магнитофон, а на нём поставил песню Галича. Что-то вроде:

Друзья сначала не обращали внимания, а потом вдруг прислушались и обалдели: «По официальному радио Галича передают! Может, революция случилась, а мы тут сидим и ничего не знаем! Надо на улицу бежать!»

Когда я признался, они меня чуть не убили…

С перестройкой резко возросло количество возможных мест для встречи вне дома. Свадьбы, поминки, юбилеи стало возможно проводить в не слишком дорогих и достаточно цивилизованных кафе. Молодёжь оценила «Макдоналдсы» и «Бургеркинги», люди постарше – «Теремки», «Кофе-хаусы» и всякие «Шоколадницы».

После бассейна утром по субботам мы обычно заходили посидеть и поболтать в китайское кафе на углу Елецкой улицы. Там можно было съесть острый супчик из древесных грибов шиитаки, плошку риса и выпить чайник зелёного чая. И всё это очень бюджетненько…

И всё-таки нет ничего уютнее встречи дома, если не заморачиваться с деликатесами, а посидеть с дорогими друзьями за стаканчиком красного сухого вина с ломтиком сыра и салатом из помидоров с огурцами!

После блокады и войны, когда мне исполнилось 7 лет, я не мог пробежать даже ста метров. Синели губы, задыхался. Сказывался приобретённый порок сердца.

Мама даже не пустила меня в первый класс школы – почти еженедельные ангины.

Потом мне вырезали гланды, я пошёл во второй класс, но был освобождён от физкультуры и уколов.

По поводу второго мне дико завидовали одноклассники.

Но в глубине души жила страстная мечта стать таким же здоровым, как другие, – бегать, бороться, пинать мячик (точнее, консервную банку, настоящий кирзовый мячик со шнуровкой появился много позже).

Кстати, если такой мячик прилетал шнуровкой прямо в лоб, мало не казалось. Был тогда знаменитый английский футболист, кажется, это был сэр Бобби Мур, про которого его напарник сказал: «Он был очень деликатный, четыре раза навешивал с углового мне на голову и все четыре раза бил так, чтобы мяч приходился на голову не шнуровкой!»

И ещё я прочёл книжку «Паспорт чемпиона» – про юного спортсмена, который получил звание мастера спорта одновременно с паспортом.

Это меня потрясло до глубины души, и я мечтал стать крепким, ловким и быстрым!

Я пришёл в районную легкоатлетическую секцию, объяснил тренеру свои проблемы, и он взял меня заниматься! Осторожно, аккуратно, но регулярно.

Я стал крепнуть, порок потихонечку компенсировался, и классу к 7-му я уже мог ходить на уроки физкультуры и бегать во дворе с мальчишками.

Кстати, была такая популярная игра – пятнашки, так вот высший смак был в том, чтобы не убегать, а уворачиваться на близком расстоянии, это называлось «мотаться». – резко останавливаться, уходить в сторону, делать пируэты (так, наверное, работают матадоры, думаю я сейчас).

И однажды, в будущем, мне это пригодилось, когда я убегал от милиционеров, петляя между арок Гостиного двора. Я бежал прямо на колонну, а перед ней резко сворачивал, милиционер не успевал и вреза2лся (правда, в конце они меня поймали всё-таки…)

И ещё играли в вышибалу – когда двое водил броском мяча должны были попасть в игроков, находящихся между ними. Они могли и просто перекидывать мяч друг другу, пытаясь застать игроков врасплох. Если мяч попадал в игрока, то игрок считался выбитым. В конце оставался один, он должен был пробе2гать десять кругов и не быть выбитым. Тогда все выбитые возвращались в строй, а если не получалось, то ты сам (последний) становился водилой.

Это развило скорость реакции и умение уворачиваться, что потом тоже пригодилось – в настольном теннисе, в гандболе, баскетболе, в регби (в игру, похожую на регби, мы играли на пляже в Солнечном по своим, особым правилам).

Наконец, я удостоился попасть в сборную школы по городкам. В «рюхи» мы играли каждое лето с сестрёнкой Любой (моим близнецом) и друзьями-ровесниками – Ромуальдом Вильданом (Ромка), Володей Щёголевым (Лёдик) и Рудольфом Болдиным (Рудик).

Рюхи и биты нам сделал отец из деревянных обрезков. Они, конечно, были кривоваты, но мы отчаянно рубились в них ежедневно до темноты.

Прекрасно помню и «паровозик», и «пушку», и «бабушку в окошке», и «письмо», выложенное их пяти рюх – четыре по углам и пятая посередине. Её надо было выбить первой, не задев другие.

Так что школа у меня была, хотя спервоначалу было странно брать в руки идеально круглые биты с окованной железом рукояткой и переучиваться с кистевого замаха на плечевой.

Но получалось неплохо, и команда нашей школы побеждала даже и на районных соревнованиях.

А потом пришло время волейбола и баскетбола, которые затмили всё остальное.

В каждом классе нашей мужской школы была своя команда (как и в женской), и мы отчаянно рубились друг с другом.

В нашем спортивном зале с одной стороны стоял щит с кольцом, а с другой стороны – круглая печка, над которой было небольшое пространство перед потолком. Закинуть туда мяч было довольно сложно! Поэтому каждые десять минут мы менялись сторонами.