Иван Карасёв - Илона и Анжела

Никита был с приятелем, Анжела его видела в первый раз. Замухрыжка какой-то: мелкий, с нечёсаными редкими волосами, глазки маленькие, щелистые. Невзрачный парень, короче. Мишей зовут. Но Никита к нему прислушивался, к его словам: «Да ну! Правда? Ну ты даёшь! Мне так в жизнь не сделать!» Что «не сделать» Анжела не поняла, она особо не и не пыталась, лишь щебетала о своём с Павликом, к тому же в кафе стоял шум и гам, к тому же тут было самообслуживание, и она потянулась вслед за Павликом, вместе направились брать коктейли. Общество Никиты с замухрыжкой её не заинтересовало.

Когда они шли назад к столу, Анжела ещё раз оценивающе рассмотрела Никиту. Всё же на подругу её претендовал, и сегодня наверняка опять об Илонке заговорит. В общем, да, заслуживает: не скуластый (Анжеле не нравились скуластые, она их называла про себя боксёрами) правильный овал лица, обрамлённый пышной шевелюрой чёрных волос, прямой некрупный нос, большие миндалевидные глаза, упрямый подбородок, широкие плечи и, самое главное, рослый, а то рядом с Илонкиным метром семьдесят восемью не каждый рядом будет смотреться. Вот тот, плюгавенький ну совсем не покатит.

И понеслось, мелкий оказался душой компании, травил анекдоты, байки разные, в общем, его было не заткнуть. Никита и Павлик ржали, Анжеле тоже было весело. Павлик сгонял за вторым коктейлем, Анжеле стало ещё веселее. Немного портила жизнь мысль о том, что вечером надо возвращаться домой, опять мать будет уничтожать Анжелу глазами, опять будет ругаться, опять заведёт речь про институт, скорей бы Павлик квартирёшку хоть самую малую снял. С милым ведь и в шалаше рай. А то лови время, когда его предки на работе, и постоянно жди того момента, а ведь он рано или поздно наступит, когда кто-нибудь внезапно завернёт домой с работы ли, с командировки ли, ещё откуда-нибудь.

Тут к ней передвинул свой стул Никита.

– Ну как тебе?

– Что как? – не совсем поняла Анжела и подняла руку с бокалом. – Ты про это?

– И про это тоже, а так вообще, здесь.

– Ну здорово, хотя раньше, говорят, когда сухой закон царствовал повсюду, и тут было скучновато.

– Ну да, сворачивают его потихоньку, государству деньги нужны, – Никита хихикнул как-то по-детски, – на одних танках далеко не уедешь.

– Ага, – рассмеялась Анжела и приложилась к трубочке, а Никита продолжил, внезапно заиграв желваками:

– Слушай, запал я на твою подружку, приведи её как-нибудь.

– Мечтай, она вчера в первый раз без родителей в кафе сидела. Она в МГИМО готовится, это тебе не хухры-мухры. Вот ты где учишься?

– Ну где первый, там и второй, – начала с конца Никита, – а где второй там и третий, – и хитро подмигнул Анжеле, – а учусь, учусь я, ну как тебе сказать.

– Да так и скажи! – Анжеле спирт уже хорошо ударил в голову.

– На инженера-ракетостроителя, баллистические ракеты конструировать буду.

– Ого, круто, по американцам чтобы шарахнуть? – пошутила Анжела.

– Ну вообще-то, сама знаешь, сейчас у нас мир-дружба, а ракеты такие делают как раз для того, чтобы они не шарахали.

– Да-да, конечно.

– Так познакомишь с подружкой? – продолжил осаду Никита.

– Где? – Анжела окинула взглядом шумное кафе. – Здесь.

– Ну зачем здесь, послезавтра у приятеля собирается хорошая компания. Родители у него в Сочи умотали, а хату ему оставили. У меня карт-бланш.

– Какой у тебя бланш? – не поняла Анжела, – вроде фингалов нет на лице?

– Да не, – усмехнулся Никита, – это выражение такое, значит, делаю, что хочу, в данном случае, приглашаю, кого хочу. Вот и вы с Пашей приходите. Ну в общем, подумай, будет весело, я тебе позвоню. – Никита поднялся и двинул к стойке.

Остаток вечера пролетел быстро, друзья расстались на пороге заведения. Павлик, конечно, проводил Анжелу. Целовались взасос, Анжела взмокрела во всех местах, но не хватало ещё, чтобы её около дома среди декоративных кустиков застукали! Нет, она отстранила любимого, чмокнула его в жадные губы и, пошатываясь, повернула к подъезду. Мать ещё не спала, окно кухни горело. Опять Анжелу ждала сцена.

7

С утра всё-таки болела голова, но парацетамол спас. И два дня прошли как в сказке. Илона читала, лёжа с закрытыми глазами, слушала битлов. Музыка сладостными аккордами разлеталась вокруг, заполоняла собой всё. Больше ничего. Даже родительской видеомагнитофон не включила ни разу. И всегда рядом выбирала себе местечко кошка, надо гладить мягкую, пушистую и тёплую шерсть. Кайф! Немного мешала духота, стало по-настоящему жарко, но Илона не выключала большой японский вентилятор на ножке. Он спасал. И никто не дёргал, только Анжелка и мама звонили. Первая, чтобы осведомиться насчёт состояния после выпитого, а мама как всегда. Она всё волновалась, как голова, как питаешься? Илона успокоила, на расстоянии ей хорошо удавалось успокаивать маму, жаль только, что такая возможность случалась крайне редко. И потом она уже научилась переводить тему разговора: «Как твои георгины?» Этого вопроса хватало, чтобы мама забывала обо всём остальном, тут начиналось и про лунки, и про навоз, и про боковые побеги, которые надо постоянно срезать. Илона слушала, поддакивала, и сама, не замечая, как живому кивала модному, со спрямлёнными формами, телефонному аппарату.

Потом бутерброд с копчёной колбасой из папиного закрытого магазина, кусочек сыра «Рокфор», купленного по случаю в соседнем гастрономе да с астраханским помидорчиком. Ранними помидорами папа затарил накануне отъезда. Вкуснячие, сладкие, жаль, что даже в холодильнике они долго не держатся, примерно на шестой день уже начинают портится, поэтому сегодня на них особое внимание. Руфина, помурлыкав, тоже получила порцию обожаемой ей салаки. «Как бы ты, подруга моя, себе печень не испортила, – произнесла вслух Илона, наблюдая за радостно уплетающим жареную рыбу домашним чадом, – мама-то старается, разнообразит, как может, твою пищу, а я вот, лентяйка, нет, кинула салаки, и дело с хвостом!» Руфина словно услышала хозяйки, обернулась, облизнулась, мяукнула в знак благодарности и приступила к доеданию деликатеса.

А ещё с Илоной был «Милый друг». Она сама, против силы разума, едва ли не как его многочисленные пассии влюблялась в этого обаятельного проходимца и сочувствовала именно ему, а не его жертвам. «Ну ведь он такой милый», – говорила она Руфине, и та в ответ потягивала передние лапки, а потом, сделав умилённое личико, мяукала. «Вот видишь!»

Однако ближе к концу второго дня после коктейльного вечера, как его назвала для себя Илона, от мыслей о «милом друге», её оторвал звонок. Это была опять Анжелка, и теперь не самочувствие Илоны её интересовало. Она зашла с неожиданной стороны:

– Слушай, тут ребята собираются у одного на хате, родаки в Крыму, вернутся нескоро, вот он и отрывается.