Ольга Шипилова - Не есть!

Она располагается боком (вижу профиль пятачка). Густо смазывает свой идеальный живот кремом для загара (чувствую миндальный запах). Даже в положении сидя живот не образует складок. Этот лоскут человеческого тела владеет мной, не могу отвести глаз. «Виолетта, – перекрикивая чаек, шумит мать, – ешь уже, твой пончик мне все покрывало измазал!» Я смотрю на бежевый махровый прямоугольник, на нем дрожат, тают липкие капли шоколада. Слышу, чувствую их запах, их звук, почти шипение: они шкварчат кусками сала на сковороде. Она ест. Касается одними губами мягкой разомлевшей плоти теста. Глотает. Я слежу глазами за каждым укусом. Потом пьет. Я считаю глотки. Живот такой же плоский. Но ведь так не бывает! Еда заполняет, раздувает, у всех, но не у нее. Испытываю досаду. Чувствую себя пищевым инвалидом. Как несправедлива жизнь! Даже лишняя капля воды становится явной в моем желудке, не говоря о куске курицы. Да и кого я обманываю? Триста калорий… Если бы не заглядывала в тарелку Дато, своего жениха, наверное, имела бы точно такую же плоскость. Сержусь и на Виолетту и на себя. Я целое утро считаю и напряженно думаю о курице, а она легкомысленно запихивает в себя жирный пончик, не страдая подсчетами! И все-таки она совершенна даже с этим своим пятачком. Кажется, весть пляж, облизываясь, следит за ней. Движения такие плавные, неспешные, что хочется любоваться. Она женственна и тем притягательна. А моя подростковость нравится только мне и манит только меня.

С верхней набережной чувствую пристальный взгляд на себе, он опаляет мне лопатки. Оборачиваюсь: поток гуляющих несет жгуче-темную голову Дато. Его ослепительная улыбка прорывается ко мне как луч солнца. Я успела соскучиться и позабыть атлетическую красоту моего избранника. Как же я рада! Дато поднимает руку вверх, играют свинцом налитые мышцы. Машет бутылочкой шейка, моего любимого «Секс на пляже». Даже не касаясь, всей кожей ощущаю запотевшее стекло в горячей руке, томные капли влаги. Облизываю губы, они сухие и соленые, меня мучает жажда. Я должна была искупаться, но Виолетта со своим животом и пончиком лишила меня памяти. Смотрю в упор на нее, она тоже обернулась и вглядывается в гуляющих людей. Нет, не в гуляющих, она замерла с куском во рту, узрела моего Дато и глупо улыбается, будто и Дато и «Секс на пляже» стремятся лишь к ней. Заметив меня поверх их с матерью пляжных полотенец, Виолетта фыркает, проглатывает оставшийся кусочек пончика и нарочито лениво вновь берется за флакончик с кремом для загара. Теперь она трет им свои ноги, выставляя напоказ тряпицу купальника между круглых ляжек так, чтобы все видели: она девушка. «Виолетта, – одергивает ее мать, – что за манеры?!»

«Самка», – думаю я и протягиваю руки навстречу спешащему ко мне Дато. Его тень прогоняет спящий луч с ключицы, дарит прохладу. Дато садится рядом, вручает мне вспотевший шейк. Его чайные, всегда теплые, глаза скользят по моему телу. Мне кажется, слишком долго задерживаются на животе. Я втягиваюсь, выравниваю осанку.

– Не сгоришь? – спрашивает Дато.

– Нет, – мотаю головой я и выдыхаю, – значит, смотрел не на живот!

Виолетта идет к морю, осторожно подняв кисти рук к груди, трогает волну пальчиками ног. Солнце светит мне прямо в лицо. В его свечении я вижу только женский силуэт песочных часов с нарушенной пропорцией. Таз очень низкий, талия вытянута трубочкой. И тем притягательнее это дисгармоничное строение для меня и отталкивающее одновременно. Совершенство несовершенного. Рядом шуршит камешками девочка, наполняет свое крохотное ведерко причудливыми дарами моря. «Маленькая ялтинка», – догадываюсь я, я тоже родом из Ялты, своих узнаю сразу. Ее родители у прибрежной линии крошат батон чайкам. Те верезжат, дерутся за белый мякиш. Юркие воробьи тут же подбирают оброненные крошки. Альбатросы, заметив кусочки, устраивают птичий дебош, разгоняют и воробьев и чаек. Девочка щурит глаза, выгребая из каменной насыпи нужные ей сокровища. Тонкие загорелые ручки шустро выхватывают бутылочное стекло, острое улетает обратно, гладкое погружается в ведерко. Ножки длинные, с острыми коленями, розовые трусики с рюшами. Живот выгнут дугой вперед. Точно такая же фигура как у меня, моя миниатюрная копия. Только маленькая женщина еще не научилась хитро втягивать живот, чтобы казаться тоньше листа бумаги.

Отхлебываю из бутылочного горлышка. На жаре алкоголь лихо ударяет в голову. Беру электронную сигарету, самозабвенно пыхчу в сторону матери Виолетты, всем своим видом показывая пренебрежение из-за дурного воспитания дочери, но демонстрирую лишь свою невоспитанность. Устройство образует еле заметный на пляже пар, мои легкие сегодня бездельничают; с досадой возвращаю компактный бочонок в сумку и принимаюсь с большим рвением и придирчивостью наблюдать за Виолеттой. Она деланно радуется морю, не снимая очков, плывет. В эту секунду мной правит ревность, я убеждена: Дато тайком пожирает ее глазами. Он смотрит на воду, что-то думает. Меня жжет злость. Происходит смена полюсов чувств, словно Дато никогда не был любим мной, теперь внутри только ярость. Ну, что он в ней нашел?! Мой жених вожделеет эту самку, не меня, иначе хоть на секунду, но повернулся бы ко мне. Всякий раз, когда я ловлю его осторожный взгляд на Виолетте, он кашляет, подбрасывает камешки в ладони. Как же я сердита! Сдерживаюсь, чтобы не влепить ему отрезвляющую пощечину, почти ненавижу его. Переворачиваюсь на живот, лишь бы не видеть эту позорную сцену, не чувствовать своего бессилия. Лежу, стараясь погасить негодование. Дато откидывает мои волосы, чтобы хорошо загорала спина. Загар меня уже не берет, кожа каштанового цвета. Иссиня-черная прядь падает на мою руку. А волосы хороши, не то что у этой хрюши! Но живот… Уверена, Дато смотрит на ее живот и на два огромных понтона! Успокаиваю себя тем, что тоже не святая, люблю поглазеть на парней. Но это все позволено мне, не ему. Не лежится. Снова сажусь. Беру бутылку с шейком, зажатую для равновесия двумя булыжниками. Коктейль успел нагреться. Я глотаю почти кипяток, морщусь. Жидкость движется по моему пищеводу, падает в желудок, от чего мой живот молниеносно надувается, урчит. Нет, это невыносимо! Я злюсь еще сильнее. Краснею и начинаю собирать пляжное полотенце в сумку.

– Мы уже уходим? – лениво улыбаясь, спрашивает Дато.

Я вижу его досаду, сейчас ему придется прекратить наблюдение за купанием багровых от солнца понтонов. Они похожи на огромные буйки Приморского пляжа. Непотопляемые. Колышутся над водой, сверкают соленым целлюлитом. Меня сейчас стошнит!

Да! – почти кричу я (на нас оглядываются люди). – Собирайся, хочу домой!

Дато нехотя встает и помогает мне собраться. Я отпихиваю его руки. Они меня раздражают. Пахнут жирными ягодицами Виолетты. Мой желудок совершает жалобный протяжный гудок и выворачивает на гальку свое содержимое. Пенится, исчезает среди камешков «Секс на пляже». Я выуживаю влажную салфетку и усердно отмываю пляж от своего позора. Испытывая неловкость, взбегаю на верхнюю набережную.