Анатолий Давыдчик - Как-то так

– Здоров, братва, вы – следственные? – спросил я, кое-как приноровившись к темноте.

– Ну мы, заходи давай, всю малину палишь. – произнёс один низкорослый дагестанец. – Меня Мага зовут, а ты – Толян?

Тут пришёл мой черёд, не то чтобы удивиться, а просто выпасть в осадок. Глядя на моё дебильное выражение лица, Мага произнёс.

– Не бзди, я все знаю; откуда – не твоё дело…

Странно, что речь поставлена у этого дитя гор, не в пример многим, хорошо; по-моему, он такой же Мага, как и я, хотя какая разница.

– Проходи, – приглашает он меня и жестом хозяина указывает на кровать. Присев и взяв гостеприимно предложенный «Кэмел», я приготовился слушать.

– Значит так, живём мы тут и на хер никому не нужны, ни следакам, никому. Я, да что я, многие даже уже не помнят с какой кто части, так что не боись; тут ни шмонов, ни проверок, завтра сведу со следаком одним, он переправить тебя поможет, а теперь давай…

Я вкратце обрисовываю ему ситуацию, он же хмурится все больше и, дослушав до конца, решается сказать то, что я от себя гнал и давно.

– По всему раскладу живой ты не нужен, тебя в «галочки» перевели. – и тут он расхохатался, по-видимому очередной раз увидев во мне недоумка.

– Смотри, – говорит он, ты же по личняку – сирота, а теперь интересное, тебя нет, а в списках ты есть, и я, бля буду, что на твои боевые от твоего имени оформлена бумага (и заметь не ты один такой). Прикинь, какое счастье, если кого грохнут, старшина на год вперёд спишет всякого барахла; по бумагам выйдет, что форму ты каждый день менял и бушлатами печку топил; начфин так, слегка, даты переставит, все в шоколаде, а ты лишний, ты – мясо, поэтому будем думать…

Меня оглушила вся эта информация и поэтому я почему-то невпопад спросил, – А делать то чего?

Мага, закурив очерередную сигарету продолжил с истинно восточной философией.

– Не всегда прямой путь самый короткий, поэтому забегай завтра, потолкуем.

Словно во сне расстаёмся с ним и я бесцельно брожу по городку, мимо проносятся прапоры, не стесняясь никого и ничего, все продаётся и покупается, жизнь кипит одним словом. Наиболее упорядочненно выглядят чистые кунги со множеством антенн, покрытые новыми масксетями. Подойдя ближе, читаю логотипы, на одном ОРТ на другом РТР и так далее, бравые вованы на БТРах позируют для антуража и, мама родная, один вещает: " Мы ведём репортаж с Грозного»; второй – с Гудермеса.

«Всё, на сегодня хватит, – подумал я, – для одного дня до хрена». Ощущение мерзости происходящего не проходило. Вспоминалась первая война, журналюги в Бамуте, они нам казались тогда недотепами, но тут, это вообще ни в какие рамки. Увидев моё лицо, Петрович произнёс сакральное, – Добро пожаловать в Моздок.

И протянул стакан с водкой. Подождав пока я выпью, продолжил. – Горазд на вечер?

Обречённо киваю головой, в надежде, что потрясений на сегодня более не будет. Зря надеялся, зря. Через квартал от нас, где пришвартовались машины с гуманитаркой, нас уже ждали. Неопределенного возраста майорша визгливо хлестала по щекам худенького бойца срочника.

– Я тебя, блядину, в Чечню отправлю, сгниешь там, пидор (удар), гандон (удар), сосать до дембеля будешь…

У парнишки голова моталась, как на шарнирах, но он безропотно сносил побои, не ясно чем закончилось бы все это, но вмешался Петрович.

– Мадам, вы прекрасны даже в гневе… – произнёс он, как заправский кавалер. Испитое лицо потасконной бабенки расцвело, и она, обдав нас запахом перегара и давно не подмытого тела, завизжала.

– Салам, Петрович! Прикинь, набрали в армию хуй пойми кого; ну че давай, мой не подъедет, он проверяющим подмахивает. – захохатала она над верхом своего остроумия.

– Давай, уроды, выгружайте… – работа закипела, майорша с Петровичем трепались о коммерции, солдатики перегружали коробки с посылками, перед этим вскрывая и вынимая открытки и письма «дорогому бойцу». Вся писанина складывалось в мешки, что стояли у моих ног, пока все крутились вокруг начальницы, один из бойцов воровато сунул что-то себе под замызганный бушлат, но, увидев, что я смотрю на него, побледнел. Я лишь ободряюще улыбнулся.

– Э, билядь, давай быстрее, душары… – прохрипело существо в форме российской армии.

– Орёл, ты кто? – прашиваю я.

– Ти че не видишь, я – дембел. – просвистело тело, как ему казалось демонстрируя свою крутость. – Я вас ибать буду…

У меня почему-то наступило абсолютное спокойствие (это, когда бешенство становится не спонтанным, а расчетливым)…

– Выпить че? – предлагаю я. Расчёт оказался верен, Аллах он есть или нет непонятно, а вот халява, она материальная, и вот она…

– А есть?

– А то. – усмехаюсь я и, пока авторитетные люди пили пиво и торговались, мы отошли за машину. Казалось грохот от соприкосновения головы с кузовом должны были услышать все, я замер, но никому ни до чего. Блин поторопился, хотя…

– Слышишь, боец, – зову я одного из проходящих мимо срочников. Тот, как забитое зомби, подходит и замирает в ожидании команды. Проделывает все молча, дрессура – великая вещь. – давай бери, и закидываем. -говорю я; секунда, тело дембеля в кузове, борт закрыт, боец спешит по своим делам, а я возвращаюсь к мешкам; два уже полные, третий наполовину, значит дело к концу. Судьба дембеля не волновала совсем, даже если он и очнется, то что так, что так выкинут болезного с кузова, а меня нет, так что…

– Все, бери мешки, в котельной спалишь – отвлек меня от мыслей Петрович. Обратный путь проделали молча, лишь когда последний ворох писем, написанный детским почерком, исчез в пламени я сказал.

– Петрович, тебе самому не стремно?

Тот, накрывая стол по поводу удачного дня, посмотрел и выдал, – А с какого хуя, мне должно быть стыдно? Я чтоли эту канитель начал? Я не буду сейчас чесать, мол там на верхах и прочее, ты не дурак, сам все знаешь; но, когда у тебя стоит вопрос, ты, тебе, для себя, ты выберешь для себя, потомучто тебе никто ничего не даст, поэтому выпей водки и заткнись.

– Я то выпью, а тебе с этим жить. – огрызаюсь я.

– И поверь, я прекрасно проживу, а дети мои не спросят откуда деньги, они спросят почему так мало, и у тебя так же спросят. Мы можем ебальники вдрызг расколотить, но мы оба понимаем, что это так, поэтому давай жахнем и хуй с ним.

– А эта майорша кто? – спросил я, когда слегка отпустило после пары стаканов.

– О, это наше все. – усмехнулся Петрович, – Жила в Прохладном, была врачем, давалка жуть, а тут война, ну она погоны на сиськи и вперёд. Че ты ржёшь? – улыбнулся Петрович, глядя на меня, – Она уже три медальки наебла и корочки всякие, это тебе не в горах воевать, ей каждую ночь пыхтеть надо.

Охренеть, только и пришло мне на ум, перед тем как провалится в сон. Веселуха