Сергей Опачанов - Причуды колоды (книга первая)

Закончился последний школьный учебный год, прошли выпускные экзамены и, как было принято в их краях, все школьники вместе со своими родителями выехали в лес на, так называемую, «КАШУ» – пшенный густой кулеш, варившийся в больших ведрах на кострах и вкусно пропахший дымом, с зажаркой на свином сале, с картошкой и взболтанным яйцом.

Он и его одноклассники сидели на «Перекопе» – высоком берегу Оскола, за общим столом, накрытым на земле, и произносили тосты с пожеланиями каждому чего-то личного. Когда дошла до него очередь получать эту «путевку в жизнь» от своих товарищей, Сашка Сычев сделал ему незамысловатое, но ехидное пожелание с подтекстом: – «Пусть тебя в жизни всегда будут любить женщины!», а сидевшая рядом Люда Лушпаева, переглядываясь с ним, согласно кивала головой. Дело в том, что эта волоокая голубоглазая блондинка сводила его с ума весь последний год, не обращала внимания на его страдания и признания в нежных чувствах, а отдавала не скрываемое предпочтение ничем, по его мнению, не примечательному Сашке.

Наверное, именно поэтому очередная влюбленность проходила особенно болезненно и долго, еще и отвлекая его от выпускных экзаменов, в результате которых ему светила «золотая медаль». Когда у него появились боли в центре живота и периодическая рвота, испуганная мама заставила его обратиться к врачам, которые обнаружили у него язву 12-ти перстной кишки. Любящая мама, конечно же, была уверена, что это результат его нервного напряжения, связанного с предстоящими экзаменами. Но он-то отлично знал, что экзамены ему «до лампочки». Учился он всегда легко и непринужденно, а вот вредная Людка – это «хуже керосина». И он был прав. Именно она, как и очаровательная ведьма из тысячи пятьсот семьдесят первого года, оставившая Воланду на память боль в колене, была причиной этой язвы, мучившей его потом еще долгие годы.

Затем каждому выпали причуды своей колоды. Его завертела студенческая жизнь в Москве. Люда и Сашка стали мужем и женой и остались в Волоконовке.

Уже через много лет на одной из встреч выпускников их класса, сидя за столом рядом с Людой, он спросил ее о детях. Вдруг она, как-то поникла и по ее щеке прокатилась горькая слеза. Она встала из-за стола и вышла из зала. Сидевший рядом Колька Богачанов спросил: – «Ты чё, ничего не знаешь? Они ведь потеряли сына». Потом он рассказал, что их мальчик однажды пришел из школы и повесился, не выдержав испытаний безответной любви или стараясь, что-то кому-то доказать по этому поводу. Слушая Колькин рассказ, он снова заметил промелькнувшую усмешку ехидного Воланда.

……

Его воспоминания о всех тех, кто подарил ему всегда ожидаемые, но по странному, таинственному и непонятному закону всемогущей Природы, чаще всего, так и не наступающие предчувствия настоящей Любви, опять прервались.

Их заглушил громкий топот козлоногих читателей, требующих: «Кончай бадягу! Давай про интимные подробности! Обещал, ведь, собака!».

Сквозь их стройные ряды, расталкивая всех локтями, пыталась прорваться неугомонная Ксюша Собчак, спешившая первой (даже раньше товарища Познера) взять у него интервью.

За их спинами, по подиуму, шаркающей кавалерийской походкой, под ручку с Ксюшиной мамашей, затмевающей своим очарованием даже незабвенную ведьму из Эпохи Возрождения, угрюмо плелся Воланд со своей новой свитой – игриво приплясывающим, неунывающим Юдашкиным и галдящей ватагой его звездной клиентуры. Невооруженным взглядом было заметно, что перепуганный и явно постаревший Мессир теперь даже думать не может про праздничную ночь и бал у Сатаны. Озираясь по сторонам, он промямлил: – «Ну, ладно, ты это, давай не выпендривайся. Видишь люди ждут!».

А наш лирический герой мстительно и торжествующе ответил одной фразой: – «Не дождетесь!».

Глава 5. Охота на мух и Веркина любовь

Ни Вадей, ни Чива, ни их «ножички», ему были совсем не интересны. Его мысли сейчас занимали: – Оскол, удочка, стоявшая в начала сада за «удобствами во дворе», а также заготовленный с вечера спичечный коробок с мухами и червяками, спрятанный под раскидистым лопухом.

Мухи, как простые дрозофилы, так и навозные, противно жужжащие и переливающиеся на солнце изумрудно-фиолетовыми упитанными тушами, были для него не только наживкой для пескарей, себилей и мелкой плотвы, но и трофеями любимой охоты. Охоты, которой он славился в семье с малого детства и постоянно вел, как для практической пользы, так и для собственного удовольствия. Добыча, пойманная взмахом натренированной руки профессионала целыми коллективами, шла в уже давно замызганный коробок, а одиночные жертвы его удовольствия падали от неизбежных ударов судьбы, наносимых тонкими желтыми резинками, вытягиваемыми по мере необходимости из собственных трусов охотника.

Поскольку его оружие с завязанным на конце увесистым узлом быстро рвалось и требовало новой замены, он постоянно бегал вприпрыжку, упрямо поддергивая спадающие трусы и периодически получая за это мамины подзатыльники. Семья жила достаточно бедно, как и все вокруг, а тут еще он со своей охотой вводил ее в непредвиденные расходы на новые резинки. Но уже зарождающиеся в нем азарт и пока еще слабые признаки авантюризма победить было невозможно. Поэтому покрытые раствором местного мела стены летней кухни – его любимых охотничьих угодий, были все утыканы размазанными пятнами несчастных жертв, вызывающими его гордость, почти также, как тешут самолюбие каждого уважающего себя охотника головы добытых им волков, косуль и кабанов. Предметом его особой гордости были тела врагов, поверженных на лету, среди которых был и настоящий шедевр его снайперского искусства – еще живая, упрямо продолжавшая свой последний танец на столе, муха с выбитым левым глазом и сотрясением мозга.

Но теперь не провал этого глаза спугнул его и заставил отскочить в сторону.

На него смотрели сквозь острые рога наливающиеся кровью беспощадные глаза другого, давнего и гораздо более опасного врага – злобной и агрессивной козы Верки! Хорошо, что она была на привязи! Смешно сморщив рожу и показав ей розовый язык, он хотел прошмыгнуть и мимо подбоченившейся Оли. В своем традиционном наряде: – темном платье, подпоясанная вечным фартуком, в белом ситцевом платочке, завязанном одинарным узлом с засунутыми под подбородок концами, она стояла у него на пути к Осколу, в галошах на босу ногу и позе статуи «Командора».

«Хлопыць, завтрикать будышь?» – спросила она с ударением везде на первом слоге. Оля тоже изъяснялась исключительно на «хахлятском» суржике. Самое главное – это проставлять правильно ударения, чтобы было именно не по-русски. Для него и до сих пор самым трудным были именно эти ударения. В каком языке, как проставлять? Его девчонки всегда особенно подтрунивали над классикой жанра в слове «крапива», где именно последняя буква должна подчеркивать жалящую сущность этого чуда природы.