Евгения Кобальт - Произвол

– Я играла с вами в теннис, Михаил Абрамович, и вы заметили бы это, если бы не пялились на мой костюм, – возразила я, смягчив грубость улыбкой.

– Ну вот опять – дикая кошка, – игриво ощерился он и удалился, когда на горизонте образовался Сережа.

– Великолепная игра, дорогая! – радостно воскликнул муж, поцеловав меня в щеку. От былой хмурости не осталось ни следа. – Ты ничуть не уступила Михаилу Абрамовичу в скорости и ловкости! Просто у него побольше опыта, и только.

– Он достойный противник, – скупо поддержала его восторг я.

К нам через толпу просочилась Наталья Тимофеевна, консультант Института марксизма-ленинизма. Сережино лицо моментально перекосилось. Эта мадам удручала его привычками растягивать слова, медленно двигаться и вообще не спешить по жизни – то есть всем тем, что было полной противоположностью его собственным привычкам.

– Вы та-а-ак резво бегаете, – молвила Наталья Тимофеевна, как в замедленной съемке. Сережа еле слышно вздохнул. – Я и в юности не носилась с подобной прытью, а вы уже далеко не девочка… Вы знаете, я предположила, буквально на долю секунды, будто вы сумеете обыграть товарища Громова. А он вон как повернул… Не оплошал, молодец, взял себя в руки… Уж не помню, проигрывал ли он когда-нибудь, тем более женщине…

– Товарищ Громов – достойный противник, – вспыхнув, повторила я и увела Сережу раньше, чем Наталья Тимофеевна снова открыла рот. Теперь она мне тоже не нравилась.

Когда стемнело, в саду, окружавшем дачу, включили фонари. Они окутали территорию приглушенным теплым светом. Заиграла ненавязчивая легкая музыка, всюду звенела вычищенная до блеска посуда, стучали низкие каблучки официантов, спускавшихся и поднимавшихся по мраморной лестнице то с полными подносами, то с пустыми. Оголодавшие гости стали рассаживаться за столиками под открытым небом, и обслуга засуетилась, пододвигая стулья, разнося блюда и принимая заказы по напиткам.

Нас с Сережей разместили неподалеку от четы Громовых. Истинная душа компании, министр не замолкал ни на минуту, отчего казалось, будто мы все попали в театр одного актера. Он объявлял новые тосты прежде, чем во рту остывала терпкость последнего глотка вина. Если он острил, гости смеялись навзрыд. Громов и танцевать пошел первым, пригласив свою невесть откуда появившуюся маленькую дочурку (как Сережа шепнул мне позже, его любимицу). Одетая в пышное сиреневое платьице, с бантами в белокурых волосах, девочка кружилась, плясала, держась за сильные руки отца, и таяла от удовольствия, когда взрослые аплодировали ей. Звали ее Лией. После танца она уселась рядом с папой и потребовала себе тарелку, игнорируя замечания матери о том, что дети сидят за другим столом.

– А я взрослая, – заявила Лия и по-хозяйски наложила себе жареного сулугуни.

Громов поднял очередной тост, в этот раз за свою милую проказницу. Затем он нашел среди гостей певицу и уговорил ее исполнить что-нибудь из своего репертуара. Лия, бросив сыр, побежала обратно на танцплощадку. Мать недовольно прошипела ей вслед, чтобы вытерла жирный рот салфеткой.

Чем дольше Громов прихлебывал коньяк, тем менее приличными становились его истории и тем больше задумчивых взглядов он бросал украдкой на меня. Мне, понятно, льстило неравнодушие генерал-полковника, как любой женщине льстит внимание любого мужчины, но поощрять его я не собиралась, тем более в присутствии его жены и ребенка, поэтому опускала безучастный взор в тарелку. Пустой флирт был мне ни к чему.

Муж мой, похоже, не чуял подвоха. Антонине, сидевшей по правую руку от Михаила Абрамовича, тоже было невдомек, что происходит. Она резала эскалоп на кучу крохотных кусочков и, неспешно поклевывая их, изредка добавляла к сказанному супругом какую-нибудь бессмысленную фразу, после чего вновь замолкала и углублялась в свои думы.

Задул холодный вечерний ветер. И хотя я выпила три – или уже четыре?.. – бокала вина, стало зябко. Покосилась на Сережу – он с волчьим аппетитом поедал цыпленка табака. Судя по румяным щекам, нисколечки не мерз. Вообще, он был не из мерзлявых, чего, увы, не скажешь обо мне.

– Пойду возьму накидку, – предупредила я, коснувшись его руки.

– Угу, – промычал Сережа с набитым ртом.

Я поднялась из-за стола и начала пробираться между столиков к дому. Люди к тому моменту успели изрядно опьянеть (еще бы, после такого количества тостов!) и образовать кружки по интересам; от одного доносились пошлые анекдоты, от другого – задушевные разговоры, от третьего – пламенные политические речи. Особо шумные мужчины комментировали прошедший вчера футбольный матч. Я поднялась по лестнице, зашла в холл и направилась к той комнате, где мы с Сережей кинули сумки.

Порыскав в вещах, я достала вязаную кофту на пуговицах и укрыла плечи, а заодно припудрила залоснившееся лицо. Повернулась, чтобы вернуться в сад, и застыла, обнаружив на пороге Громова. Он возник тихо, как призрак.

Громов вальяжно прошел внутрь и облокотился на стену. Он перекрестил ноги и еще раз смерил меня своим сальным оценивающим взглядом, словно выбирал к ужину гуся помоложе и пожирнее, того, у кого самое вкусное и нежное мясо. Немного подумав, он бесшумно прикрыл за собой дверь. К чему эти тонкости! Если бы дверь хлопнула, все равно никто бы ее не услышал среди пьяных криков, смеха и музыки!

Мы остались наедине в маленькой комнате без окон. В западне.

– Что вы здесь делаете? – недоуменно спросила я.

– Пришел убедиться, что вы не расстроились из-за проигрыша, – расплылся Громов в косой улыбке.

Какая она гипнотизирующая, эта его улыбка, пролетело у меня в голове. Сколько же девиц полегло из-за нее?

– Нисколько, – уверила я и двинулась к нему, намереваясь выйти.

Угадав мои намерения, Громов заслонил дверь собой. Ручка была надежно спрятана за его спиной, и он, сознавая собственное преимущество, торжествующе хохотнул. Я призвала все свое самообладание, чтобы не натворить глупостей. Нужно было немедля вернуться к мужу и забыть неловкое столкновение, как кошмарный сон. Только как проскочить мимо этой горы? Как попроситься наружу? Стараясь унять дрожь, я потянулась к ручке, но не тут-то было.

– Замерзли? – растекся его приглушенный, нарочито заботливый, интимный голос.

«Как же меня угораздило, мать твою за ногу», – прорычала я про себя.

Громов шагнул вперед и приобнял меня, растопырив пальцы. У него были очень горячие пальцы, я даже сквозь ткань их почувствовала. Кровь схлынула с моего лица. Я была застигнута врасплох. Совершенно обескуражена. До последнего я думала, что он всего-навсего баловался, самоутверждался, желал проверить, может ли еще вскружить голову молодой красивой женщине. Либо я ошибалась, либо самоутверждение зашло слишком далеко…