Евгения Кобальт - Произвол

Главное – не поддаваться! Я принялась вырываться из объятий, однако он держал крепко-накрепко. Прильнув к моей шее влажными губами, Громов прошелся по ней смачными, медленными поцелуями. Теперь от него пахло коньяком и табачным дымом.

– Михаил Абрамович, что вы творите? – выдохнула я вне себя. – Пустите, прошу вас!

Громов только хмыкнул, не удостоив меня ответом. Он прильнул ко мне весь – жаркий, мощный и такой жаждущий, что внутри нет-нет да екнул отклик. Я дернулась снова, но и в этот раз безрезультатно.

– Ты меня зацепила, – заворковал Громов, тяжело дыша от возбуждения.

«Кричи! – советовала я себе. – Верещи во все горло, вопи о помощи!»

«Вздор, – возражал другой внутренний голос. – Чего ты добьешься? Он разве что разозлится и заткнет тебе рот».

«А если тебя услышит кто из гостей, сама и пострадаешь, – соглашался третий голос, самый рассудительный. – Измена министра – опасный скандал. Тебя же выставят крайней».

Крайней мне быть не хотелось, но и давать пьяному мужику в каком-то темном чулане – тоже. А если нас застанет Антонина? Или тем более Лия?.. А если Сережа надумает надеть свой пиджак? Нет, надо удирать, и поскорее!

Громов, времени не теряя, склонился к моим губам. Я запаниковала.

– Послушайте, вы, должно быть, выпили лишнего и не понимаете, что делаете… – тараторила я бессвязно. – Пустите же! Это останется между нами, просто, пожалуйста, дайте мне уйти!

– Верно, это останется между нами, – сухо сказал чекист, пытаясь уловить мой рот. Не получилось – увернулась.

– Михаил Абрамович, я замужем! – выпалила я. Может, совесть проснется, если произнести вслух? – За Сергеем Загорским. Вы забыли?..

– Да не скажу я твоему мужу! – вдруг переменившись, рыкнул он. – Что ты так трясешься?

Громов надвигался на меня – точнее, заставлял пятиться назад, – пока не припер к комоду. В копчик больно уперлась ручка ящика, под натиском сдавило грудь, и я вскрикнула. Ладони нагло легли ниже поясницы и принялись исследовать пойманную добычу. Он не церемонился, он беззастенчиво лапал меня, как лапают мужчины жен, подруг, проституток, но я не была ни первой, ни второй и ни третьей!

– Вы же сами женаты!.. – выдала я, вертясь юлой. Мне действительно стало страшно из-за собственной беспомощности.

– Ну да, – со скукой буркнул он.

Бесполезная попытка. Штампы в паспортах его не пугали.

– Здесь много людей, нас могут застать вдвоем…

– Все нажрались, никому до нас нет дела, – раздражался Громов. – Да что ж ты рвешься-то так! Угомонись!

Его не останавливало то, что я сжимаюсь, защищая бюст, что убираю его руки со своих ног, что без конца бормочу одно и то же: нет, нет, нет! Громов не добивался моего согласия, он шел напролом, и как только до меня дошла эта простая истина, внутри проснулся задремавший было зверь – тигрица, способная сражаться до самого конца.

– Нет! – рявкнула я, смыв жалобную маску с лица. – Я не хочу!

– Блядь, да что ж ты такая несговорчивая! – вскипел не на шутку Громов и заломил мне руки за спину. – Хватит! Меня ждут. Давай живее.

– Мне больно! – завизжала я, пусть мне и не было больно.

– Сама виновата! – был ответ. – Буду я еще тебя уговаривать! Волочиться за тобой! Взрослая же девочка… Раздевайся!

Юбка задралась к бедрам, обнажив кружевное белье. Где-то затрещали швы. Как резко Громов вспылил, так же резко он и смягчился, увидев мою наготу, и снова стал прижиматься, тереться, сглатывать слюну.

– Покажи-ка мне себя… – приговаривал он, облизываясь.

Гладил ласково, неожиданно ласково после столь грубого тона. В его руках будто бы включился режим, рассчитанный как раз для строптивых незнакомок, которые трепещут от страха, хлопают ресницами и нуждаются в нежных прикосновениях, чтобы расслабиться. Под воздействием этого чудодейственного режима я обмякла и откинула голову, подставляя шею. Послушно приоткрыла рот, когда он меня поцеловал. Позволила стянуть с себя вязаную кофту, расстегнуть пуговицы на платье, освободить грудь от бюстгальтера.

Встретились два взгляда – его самодовольный и мой томный.

– Вот так бы сразу, – промурлыкал Громов. – Умница.

Он усадил меня на комод. Я широко расставила длинные ноги, уперев туфли в ручки ящиков. Громов расстегнул молнию на брюках и попросил меня приспустить трусики. Я потянулась к животу, коснулась кружева, медленно потянула вбок. Он пристроился, не видя ничего, кроме распахнутых бедер перед собой, и тогда я, приготовившись, набрала в грудь воздуха и отбросила его от себя.

Слишком мощный удар. Громов удивленно охнул, качнулся и схватился за подлокотник дивана, чтобы не упасть. Перенервничала, перестаралась, надо было полегче…

– Дура! Ты что, рехнулась? – взревел он не своим голосом, побагровев от ярости.

Он восстановил равновесие не без труда – все-таки он прилично выпил и шатался на ровном месте. Воспользовавшись заминкой, я спрыгнула с комода и вернула бюстгальтер на место. Громов присел на диван, чтобы справиться с головокружением.

– Еще ни одна баба мне не отказывала, – процедил сквозь зубы хозяин дачи, потирая виски. – Что ты о себе возомнила?

Сердце делало одно сальто за другим. «Думай, Нина, думай, – давила я на себя. – Ищи способ, как не испортить с ним отношения, сгладь напряжение, заключи мировую».

– М-михаил Абрамович, послушайте меня, п-пожалуйста, – сказала я, заикаясь. – Я х-хочу вернуться к супругу. Я замужем.

Громов с остервенением шлепнул себя по колену.

– И? – вопрошал он. – Я бы уже заканчивал! Чего ты комедию устроила!

«Беги!» – хором подсказали все внутренние голоса. Я ринулась к двери, но Громов пока не совсем расклеился от выпивки, он перехватил меня. На сей раз его хватка была железной, агрессивной, оставляющей отметины. Этот человек определенно решил завершить начатое. Перестав контролировать свои действия, я внезапно для самой себя укусила его в предплечье.

И вновь не рассчитала силу! Министр истошно заорал, выругался и отпустил меня. На его коже заалел след от зубов. Точно, тигрица…

Я откинула дверь и выскочила в коридор. Вон, вон, на свободу! На люди, к безопасности!

К моему облегчению, никто нас не засек. Вообще, обслуга, снующая по дому весь вечер, сейчас странным образом испарилась, и это натолкнуло меня на тревожные мысли. К черту! Главное, что путь свободен. Задыхаясь, я кое-как застегнула пуговицы и поправила скомканную юбку.

– Сука, – донеслось из комнаты.

Сережа выпустил наружу заправленную в брюки рубашку и направился к раздвижной ширме. За перегородкой он скинул выходную одежду в бельевую корзину, открыл дверцу шкафа и достал длинный темно-зеленый халат. Выйдя обратно на середину спальни, затянул на узких бедрах пояс. Его домашние туфли звонко цокнули по дубовому паркету, когда он остановился.