Виктор Юнак - Возьми меня замуж! Проза XXI века

Грешные души исчезнут в золе,

Страшней суда не было до…

…после, быть может, свершится приход,

ангела в скорбный наш мир.

И будет от страха дрожать весь народ,

Приход обозначит вампир!

И снова не сильный, но запоминающийся своим необычном тембром голос Светланы:

– Волки придут в этот город пустой,

Летучие мыши придут.

Ада владыку ведя за собой,

На суд души павших зовут.

Душам умерших уже не помочь,

Живым еще можно спастись.

Только не медли, беги скорей прочь!

Из города мертвых беги!

Концерт удался. Публика была довольна. Долго не отпускала музыкантов. Светлане вручили несколько больших, красивых букетов, один такой же достался даже Федору. И Шумилов пожалел, что не догадался купить цветы. Он сидел на своем месте, дожидаясь, пока все зрители покинут зал, после чего поднялся на сцену.

– Вы куда, гражданин? – перекрыл ему путь директор.

– Пусти его, Лёха, это наш человек, – крикнул Федор из-за кулис.

И тут же навстречу Шумилову выскочила, успевшая снять свой черный балахон и снова облачиться в розовую блузку Светлана. Она обняла его, поцеловала в обе щеки и зашептала в ухо:

– Ну как?

– Во! – он поднял вверх большой палец. – Честно, честно! Это превзошло мои ожидания.

– Оставайтесь на фуршет, Петр Владимирович, – предложил Федор.

– Ну, ежели это будет для вас не накладным, с удовольствием.

– Не накладным, не накладным! – затараторила Светлана, довольная похвалой Шумилова. – Спасибо, Федя.

Уже было довольно поздно, Шумилов засобирался домой, но перед этим подошел к Кулишу.

– Федор! Искренне благодарю вас за то, что позволили мне вернуться лет, этак, на восемь-десять назад.

– Пожалуйста! Нам не жалко! – усмехнулся тот.

– И я вот что хотел спросить. Помните, при нашей с вами встрече, там, у кафедры, я говорил, что раньше даже тексты для рок-песен писал. Так вот, постараюсь их найти и принести на ваш суд. Может быть, что-то вам подойдет. Я подберу под ваш стиль.

– Буду весьма признателен за это. Репертуар обновить нам не мешало бы.

Они пожали друг другу руки.

– Цветик! Я уезжаю, ты поедешь со мной или еще останешься? – спросил Шумилов.

Светлана растерянно переводила взгляд с Шумилова на Федора. Наконец, тот махнул рукой.

– Можешь ехать! Даю день отдыха, а потом не забудь приехать на репетицию. Будем готовиться к «Нашествию».

– Спасибо, Федя!

Она чмокнула его в щеку, затем подошла к Лесуну и поцеловала также его, причем, на сей раз в губы.

– Ты все же оказался лучше, чем я о тебе думала, – шепнула она ему на ухо.

– Да пошла ты! – буркнул он и отвернулся.

На душе у Лесуна стало так тоскливо. Ему захотелось все вокруг ломать и крушить. Он вынул из пачки, лежавшей на пюпитре, сигарету, размял ее пальцами, щелкнул зажигалкой. Сделав несколько затяжек, положил ее сверху на сигаретную пачку и стал бросать исподлобья взгляды на окружавшие его предметы. Глаз зацепился за шестиструнную гитару, которую Кулиш зачем-то всегда возил с собой (говорил, что это его талисман). Лесун схватил гитару за гриф так, что слегка скрипнули, как от боли, струны, приподнял ее, но этот жест увидел Федор и понял, что сейчас он может лишиться своего талисмана. Как можно спокойнее, Федор произнес:

– Э-эй, струны не порви!

Спокойный тон друга отрезвил Лесуна. Он глянул на него, скривил губы в грустной улыбке, еще раз затянулся сигаретой, положил ее на то же место, поднял ногу на стул, положил на поднятую ногу гитару и из его сердца полились экспромтом слова:

– Печаль-тоска меня заела:

Ну почему, ну почему?

Кому ко мне какое дело,

Я не пойму, я не пойму.

Летит над миром звук набата,

Церковный звон, церковный звон;

Мы пред тобой не виноваты —

Ни я, ни он, ни я, ни он.

Когда была со мною рядом

Однажды ты, однажды ты,

красуясь утренним нарядом,

цвели цветы, цвели цветы…

Федор удивился этому порыву друга – за более чем пятилетнее знакомство, с Лесуном случилось такое впервые. Подошедший директор хотел было о чем-то спросить Федора, но тот решительно замахал руками и приложил указательный палец к губам. Присоединились и двое других участников группы. Все стояли молча и слушали неожиданно тихий и проникновенный голос, без привычной хрипотцы, своего бас-гитариста. А Лесун пел, глядя в пол, ни на кого не обращая внимания.

– И птицы жалобно не пели,

Летя на юг, летя на юг.

Моих забыла неужели

Касанья рук, касанья рук?

Печаль-тоска меня заела

Не в добрый час, не в добрый час.

Я не могу, чтоб так смотрела

Судьба на нас, судьба на нас.

Изменит все ж свое обличье

Суровый рок, жестокий рок,

Всё будет вновь у нас отлично,

Дай только срок, дай только срок.

Шумилов ехал не спеша. По городу он никогда не ездил быстро, старался не нарушать правила дорожного движения. Когда-то, когда он только начинал ездить на машине, с ним случилось неприятность – он тогда любил гонять, как заправский гонщик, не обращая внимания на «зебры» и пешеходов, переходящих дорогу в неустановленных местах, и однажды на мокрой дороге не смог справиться с управлением и, увидев в нескольких метрах от себя, как потом оказалось, пьяного мужика, медленно, пошатываясь, да еще и по диагонали, пересекавшего мостовую, резко нажал на педаль тормоза и вывернул руль вправо, стараясь его объехать. Но машина не послушалась и выскочила на тротуар рядом со столбом освещения. К счастью, никого из пешеходов не задел, но крыло прилично помял. Когда опомнился, выскочил из машины и, прежде чем звонить в ГИБДД, схватил за шиворот мужика, дотащил его, барахтающегося, до машины и швырнул в салон на заднее сиденье, дожидаться приезда гаишников. Тогда он, что называется, отделался легким испугом, зато взял себе за правило ездить по городу не больше семидесяти километров. Конечно, он понимал, что и семьдесят – не шестьдесят, но, во-первых, за это не штрафуют, во-вторых, на этой скорости машина вполне управляема.

Он прямо из Академии туризма ехал к Екатерине, которая впервые пригласила его к себе домой, объяснив, что дочери два дня не будет – на выходные уехала на какой-то фестиваль в Тверскую область (уж не на рок-фестиваль ли «Нашествие», почему-то подумалось Шумилову). Купив пышный букет роз, бутылку своего любимого розового шампанского и фруктов, Шумилов думал о том, как быть – он совсем запутался. Он искренне любил Светлану, еще наивную, но преданную ему девушку, которая ради него даже готова была отказаться от рок-карьеры. Особенно, после разборок с ним Лесуна с Федором. Но и к Екатерине он привязался всей душой. Эта уже опытная, повидавшая многое женщина, состоявшаяся бизнес-вумен, родила в нем совершенно новые чувства. Он чувствовал, что их связало нечто большее, чем Шумилова со Светланой, но как именно описать это чувство, он не знал. Он даже пытался обнаружить в обеих женщинах что-то общее, роднящее их, ему казалось, что так ему станет легче. Как ни странно, сходство он нашел в слегка оттопыренных ушах обеих. Но это у него вызывало лишь саркастическую улыбку. Он понимал, что вечно так продолжаться не может, ему нужно будет сделать выбор. (На одной жениться, другую оставить в качестве любовницы – хмыкнул он. – А еще лучше начать жить шведской семьей.)