Ирина Артамонова - Зигзаги жизни. Проза XXI века

Вскоре после нашего приезда в Абезь, мужа маминой сестры Шуры перевели на работу с Дальнего Востока в Хальмер-Ю. Их путь лежал через Абезь, и они на пару дней остановились у нас немного передохнуть. Их было только четверо – дядя Лаврентий, тётя Шура и два их сына – старший Валера и младший Боря, которому было тогда около года. Их дочку Галю бабушка увезла в Москву. Галя переболела тяжёлым гнойным плевритом, перенесла операцию, и родители просто боялись везти её на Дальний Север, северней Воркуты. Папа частенько ездил в командировки по территории «Севпечорстроя», когда он бывал в Хальмер-Ю, он всегда останавливался у родственников.

Не помню, в первую или вторую зиму нашей жизни в Абези, в зимние каникулы папа взял с собой в такую командировку и Рудика. Рудик вернулся очень довольный поездкой и долго с восторгом мне рассказывал, как они ехали в персональном вагоне, как гостили у тёти Шуры. А каким вкусным завтраком их кормила тётя Шура – квашений капустой с варёной настоящей картошкой и постным маслом. Как туда попали эти деликатесы? Я не знаю. В Абези свежей картошечки и квашеной капусты мы не ели. Ну, масло подсолнечное и даже сливочное у нас обычно было. Мама приносила с работы аскорбинку и заставляла всех её принимать. У папы одно время кровоточили дёсны – работал он на износ. Мама принесла американские дрожжи – таблетки в коричневой банке. Тётя Паня разводила сухое молоко горячей водой, в стакан опускалось несколько этих таблеток и быстро всё размешивалось. Папа это пил, кажется, перед обедом. Меня тоже пытались этим поить, но я не стала – очень противно.

Мне сшили в швейной мастерской новое красивое светло-синее демисезонное пальто. На майский праздник так хотелось его надеть, но мама не разрешила, ещё лежал снег, и была минусовая температура.

Маму послали в Москву на учёбу в институт повышения квалификации врачей на три месяца. Занятия, очевидно, начинались во второй половине мая. В школе мне выставили годовые оценки и выдали табель за первый класс. В табеле было больше четвёрок, чем пятёрок. Мама была мной недовольна.

Утром восьмого мая 1945 года папа посадил меня и маму в поезд, и мы поехали в Москву на три месяца.

Пассажирский поезд от Абези до Москвы шёл неделю. В поезде были только плацкартные и общие вагоны. Мы ехали в плацкартном вагоне, занимая нижнюю и верхнюю полки (конечно, не боковые) в середине вагона. Соседями были, кажется, два мужчины. Мы ехали, я смотрела в окно на ещё заснеженную тундру. Пообедали, поужинали, мама почитала мне вслух, постелила постель на нижней полке и велела спать, сама она забралась на верхнюю полку и устроилась с книжкой. Соседи тоже улеглись на свои полки и верхний свет выключили.

Я быстро уснула под стук колес, но проснулась среди ночи от того, что меня кто-то прижал к стенке. Я открыла глаза. Горел яркий свет, и было очень шумно. Мама сидела на моей полке, прижав меня к стене, кто-то ещё сидел на моей полке в ногах, на противоположной полке сидели три или четыре человека и все громко и весело разговаривали и чокались стаканами, на столе было много еды. Я возмутилась: «С чего это вы среди ночи едите, спать не даёте!» Мама мне радостно ответила: «Победа, доченька, победа, война закончилась! А ты повернись к стеночке, закрой уши одеялом и поспи ещё».

Утром приехали в Печору. В вагон зашёл военный и подошёл к маме. Он представился и сказал, что руководство Печорского отделения приглашает нас на празднование Дня Победы, и что у мамы будет возможность поговорить с мужем по телефону. Мама быстро собрала вещи (их было немного), военный взял наши чемоданы и пошёл к выходу из вагона, мы за ним.

В кабинете начальника мама поговорила по телефону с папой. Она плакала, наверное, от радости. Закончив разговор по телефону, мама поцеловала меня в щёку и сказала, что папа велел ей это сделать. Нас напоили чаем с бутербродами, и мы на машине поехали на митинг. Митинг походил на большой площади, день выдался солнечный, довольно теплый, гораздо теплей, чем в Абези, когда мы оттуда выезжали. Было шумно, много выступлений с трибуны, люди плакали, смеялись и обнимали друг друга. Потом мы пошли на банкет. В большом помещении был накрыт очень длинный стол. За столом сидели, наверное, часа два или дольше – речи, тосты (за Сталина, за Родину, за Победу…). Чем всех угощали, я не помню, но помню, что было вкусно.

Ближе к вечеру, нас на машине отвезли на вокзал и посадили в поезд. Мы поехали дальше. Постепенно менялся вид из окна. Снега скоро не стало, появились островки зелени. Москва встретила нас почти летним теплом.

Остановились мы у бабушки Фроси на Большой Якиманке (дом 50). Это массивный кирпичный пятиэтажный дом, который представлял собой прямоугольник с двором-колодцем. Во двор входили с улицы через широкую арку, вход в подъезды был со двора. На заасфальтированном дворе не росло ни единой травинки. Сейчас этого дома уже давно нет.

Бабушка жила в небольшой комнате (10—12 кв. м) в большой коммунальной квартире на четвёртом, мне кажется, этаже. Квартира состояла из шести комнат с двумя большими холлами, ванной комнаты, туалета и большой кухни. В кухне было две газовые плиты (конфорки были строго распределены между жильцами) и много небольших кухонных столов с дверцами (у каждой семьи свой стол), раковина с краном, из которого текла только холодная вода. В ванной комнате стоял титан, который топили дровами. В кухне была дверь на чёрную лестницу, узкую и мрачную, в отличии от парадной лестницы, светлой и широкой, с гладкими перилами. Мне очень нравилось, когда не видит мама, спускаться вниз верхом по этим перилам.

У бабушки в это время жила внучка Галя, дочка тёти Шуры. Гале ещё не было и пяти лет (в сентябре исполнилось). В комнате стояла кровать, чёрный диван, обеденный стол, небольшой шкаф для одежды, массивный дубовый буфет и несколько венских стульев. Мы с мамой спали вдвоём на кровати, бабушка с Галей на диване. Я не помню, чтобы это казалось тесным или неудобным.

В Москве было ещё голодно, продукты отпускались по карточкам. Галя по-детски вначале испугалась нашего появления и спросила у бабушки: «Бабушка, а они не съедят наше суфле?» Это что-то жидкое и сладкое, что вместо молока выдавали на детскую продуктовую карточку. Бабушка её успокоила. Мама привезла с собой какие-то продукты, для отоваривания наших карточек её прикрепили к спецмагазину, кое-что мама подкупала в коммерческом магазине, так что питались мы все нормально. И мороженое мне и Гале мама часто покупала.

Окно бабушкиной комнаты выходило во двор церкви Ивана Воина. Церковь была действующей, огороженной со всех сторон кирпичным забором, в котором, впрочем, кое-где были проломы. Церковный двор представлял собой большую зелёную лужайку с дорожкой от ворот к церковному входу. В углу двора стоял маленький одноэтажный деревянный домик, в котором жил священник с семьёй. К этому домику примыкал свой крошечный дворик с калитками и в церковный двор, и на улицу Якиманку.