Игорь Евтишенков - Римская сага. В парфянском плену

– С радостью, великий победитель римлян! – вскочил на ноги сотник.

Вскоре во главе колонны пленных появился осёл, на котором сидел Гай Пакциан. В красном рваном плаще он был невероятно похож на Марка Красса. На голове у него болтался большой шлем. Губы несчастного дрожали, а в глазах застыли слёзы. За ним обречённо плелись пять связанных между собой пленников. У каждого к поясу были пристёгнуты большие кожаные мешки для воды, набитые песком вместо золота. В руках они держали длинные палки с насаженными на них головами своих товарищей. Тех обезглавили прямо здесь, выхватив из толпы, как всегда, крайних, и тяжёлые капли крови ещё долго падали на горячий песок и босые ноги «ликторов». Сотник Адиль постоянно смеялся и радовался этой шутке. Сурена тоже был доволен и улыбался.

Парфяне так были увлечены этим развлечением, что ещё долго ехали за ослом Гая Пакциана, издеваясь и придумывая разные шутки. Римляне невольно бросали взгляды в их сторону, не зная, чего ещё можно ожидать после такого поступка. Поэтому никто не заметил, как с другой стороны к колонне пленников осторожно приблизилась старая нищенка и о чём-то спросила одного из римлян. Тот сначала не понял, но потом закивал головой и указал в сторону Лация и Варгонта. Она внимательно посмотрела на них, как бы стараясь запомнить лица, и отстала. Два друга шли рядом, низко опустив головы, и не смотрели в ту сторону, где стояла старая женщина. Их взгляды были прикованы к обрубленным верёвкам со свежими следами крови. Парфяне убили тех, кто шёл рядом с ними, смерть прошла совсем рядом, и в этот день они тоже могли оказаться на месте обезглавленных товарищей.

Ночью парфяне посадили Гая Пакциана у костра, а пятерых ликторов поставили рядом охранять, воткнув палки с головами в землю. Шум и крики разносились над стоянкой до самого утра, и Лаций с Варгонтом видели, как Сурена сам бросал объедки в огонь, а стража заставляла несчастных «ликторов» доставать их из огня голыми руками.

Когда пленным принесли еду, Лаций встал, чтобы успеть схватить хоть что-то из той гнили, которую парфяне вываливали прямо на землю. Икадион и Атилла в этот день оказались в другой связке, поэтому он их ещё не видел. Римляне рванулись к еде, дёргая друг друга за верёвки, толкаясь, ругаясь и падая. Варгонт тоже встал.

– Останься, я сам, – сказал Лаций, растирая кисти.

– Я уже могу ходить, – улыбнулся старый друг. – Просто дёргаться не хочу. Чтобы кожа не рвалась. Смотри, я уже могу так, – он развёл руки в стороны, насколько позволяла верёвка. Лаций покачал головой. Они оба сильно похудели и обросли волосами, как кочевники. Знойное солнце над головой высушило кожу. Язык прилипал к гортани и не шевелился. Лаций уже смирился с постоянной сухостью во рту и пронзительным чувством голода – он готов был съесть любого шакала или ворона, если бы тот попался ему в руки. Но здесь им не попадались даже ящерицы. А скорпионов он есть боялся.

Посмотрев в сторону толпы, Лаций почувствовал, что им движет только голод. В голове было полное отупение. Она болталась из стороны в сторону, как фляга с водой, мысли перетекали из одной половины в другую, но он за ними уже не следил. Иногда ему казалось, что они просто умерли и гниют в голове, как брошенные на поле боя воины. Думать было мучительно больно. И только редкие минуты обгладывания костей ещё доставляли какое-то удовольствие. Да и то – животное.

– Ла-ций! – донёсся до него тихий, но настойчивый голос. Он повернулся к Варгонту.

– Что? – в голове по-прежнему было пусто. – Ты что?

– Да? – повернулся тот.

– Ты меня звал?

– Нет, – Варгонт покачал головой и снова лёг на землю. «Может, меня уже зовут боги?» – подумал Лаций.

– Ла-ций! – снова раздался тот же голос. Нет, это были не боги. Даже Варгонт услышал его имя и приподнял голову. Лаций повернулся на звук. Шагах в десяти, полусогнувшись, стояла старая нищенка. Она махала ему рукой. Он посмотрел на Варгонта, потом снова на старуху. Та не исчезла. Только настойчивей замахала рукой. Лаций ещё раз оглянулся и направился к сгорбленной фигуре в рваных цветных тряпках. Когда оставалось несколько шагов, странная женщина что-то залопотала и замахала сразу двумя руками. Лаций остановился. Прямо перед ним на земле лежали лепёшки и сыр. Он несколько раз моргнул, не веря своим глазам. Потом поднял взгляд на старуху.

– Ла-ций, – снова произнесла она и ткнула рукой в его сторону. Потом повернулась и махнула в сторону парфянских шатров: – Лейла.

– Лейла, – повторил за ней Лаций, и до него постепенно стало доходить, откуда появилась эта странная незнакомка.

– Ла-ций, Лейла, – повторила та и заковыляла обратно на стоянку, чтобы её никто не заметил. Легкий порыв ветра поднял пыль, и он поспешил подхватить еду с земли. Варгонт какое-то время смотрел на него удивлённым взглядом, но потом пришёл в себя и тихо спросил:

– Это что, хлеб?

– Ну… да.

Ещё совсем недавно Лаций не мог проглотить слюну, и ему казалось, что сухие лепёшки должны были застрять в горле, как песок, но этого не произошло. Оказавшись во рту, кусок хлеба быстро миновал эту преграду и сразу оказался в животе. Сухой сыр он вообще не заметил. Пленные ещё не успели разойтись по склону после дележа отбросов, а Лаций с Варгонтом уже с тоской смотрели на то место, где ещё совсем недавно лежала еда.

– Отряхнись! – сказал он Варгонту, показывая на бороду. – Крошки остались.

– Отряхнись! – проворчал тот. – Зажрался ты. Я бы эти крошки вместе с бородой съел, если бы мог, – Лаций ничего не ответил, только ещё раз провёл по щекам и губам. Там ничего не было.

Так продолжалось две недели: старая нищенка, которую он считал гетерой, приносила им по ночам еду, каждый раз повторяя два слова: «Лаций, Лейла», и потом уходила. Несколько раз там было мясо. Но однажды старуха принесла слишком много еды, и они решили оставить часть на следующий день. Варгонт уже пришёл в себя и даже стал шутить. Лаций хотел поделиться с Атиллой и Икадионом, которых видел в конце колонны, но Варгонт остановил его:

– Не получится! Увидят. Там много людей. Начнут спрашивать, – Варгонт смотрел ему прямо в глаза и в них была боль. – Мне не жаль хлеба, но кому-то всё равно не достанется. Старуху поймают, и всё, не видать еды. Лучше дождёмся, когда их к нам перекинут, – он замолчал, и Лаций понял, что Варгонт был прав. Но Парки всё же решили обрушить на них новые испытания.

Когда на следующий день всех пленных выгнали на дорогу, Лаций споткнулся, и лепёшка выскользнула из-под туники прямо в пыль. Он поначалу даже не заметил этого. Потом прикоснулся рукой к животу и понял, что там пусто. Но было уже поздно. Весь ужас был в том, что она была замотана в половину платка Лейлы. Лаций разорвал его, оставив вторую часть для ножа.